Я мерил каюту шагами, потер лицо:

— Когда он вернется?

— Через неделю. Он уже наверняка пересек границу и отрапортовался. Нет повода отзывать.  — Абир-Тан вновь тер ляжки, наполняя каюту отвратительным сухим шуршанием. — Остынь, Нор. Как друга прошу. Может, потом еще спасибо скажешь?

— Тебе?

Он молчал. Понимал, что виноват. Абир-Тан потянулся к бутылке, обновил вино в бокалах:

— Давай поужинаем, наконец. Стынет. Здесь хорошая оленина.

— Оленина?

Выпивка и жратва — единственное, что его сейчас интересовало. Особенно выпивка. Он больше не дожидался, снова осушил залпом бокал, снова налил:

— Знаешь, в чем твой порок? В горячности. Все равно, что выбить искру на пороховом складе.

— Отпустить сейчас Зорон-Ата — все равно, что планировать диверсию.

Абир-Тан вмиг посерьезнел, но уже слегка захмелел — широкое лицо пошло красными пятнами, особо контрастными у седых висков. Он всегда краснел уже с одного бокала.

— Ты, конечно, можешь расценить, как сочтешь нужным.  Ты мой карнех. Но попомни мои слова: завтра сделаешь, а послезавтра пожалеешь.

— Не тебе судить.

— Я старше. И, может, хоть немного практичнее.

— У… Семь гребаных лет добавили тебе мудрости? Но не сменили китель.

Он вновь опрокинул бокал, пропустив издевку. Китель его давно не волновал. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру и вернуться за стол.

Абир-Тан заметно приободрился, отрезал кусок жареной оленины и отправил в рот, активно работая мощной челюстью:

— Согласись, девка слишком хороша, чтобы спустить ее вот так. Как в сортир.

— Зорон-Ат в этот раз дает хорошие шансы.

— Ты еще веришь этому жирному ланцетнику? Зорон-Ат всегда что-то дает. И в прошлый раз, и в позапрошлый. И в любой другой. Им движет научный интерес, ничего больше. Он привык с малолетства резать жаб и смотреть, что внутри. Не одна, так другая. Что жаба, что девка с битым геном. Но тех было не жалко, они были пустые.

— Пытаешься оправдаться? — я тоже отрезал кусок и отправил в рот.

Чертова дрянь вычерпала меня так, что я чувствовал дикий голод, будто не ел пару суток. Оленина, впрямь, оказалась недурна, и выступивший на языке мясной сок на какое-то время принес удовлетворение.

— Предостерегаю.

— Я не просил.

Какое-то время мы ели в полном молчании. Абир-Тан яростно налегал на вино и с каждым бокалом приободрялся:

— Ты расходуешь эфир при каждой перегонке. Толстяк сам говорил. Туда-сюда. Капля за каплей. В один прекрасный момент ты угробишь не только донорское тело, но и благородную Этери. От нее ничего не останется.

— Я клялся архону.

— Только это тобой и движет.

— Придержи язык.

Он отложил вилку, подался вперед:

— Дождись Зорон-Ата и поговори с ним еще раз. Пусть высчитает точные цифры. Я бы тоже послушал — он складно врет… Давай начистоту. Ведь мы оба знаем, что все это закончится ничем.

— Не каркай.

— Ладно… — Абир-Тан поднял руки, демонстрируя открытые ладони, будто сдавался. Но жесты уже были развязными. — Но ты и сам все усложняешь. Судя по всему, она у тебя так и остается девственницей. Лишние риски… Не хочешь сам — отдай ее мне. Со мной у нее ничего не выйдет, я не так чувствителен к наиру.

Его красное лицо лоснилось. Он даже улыбнулся в предвкушении. А мои руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Либо я — либо никто. Ты забываешь, для чего предназначено это тело.

Абир-Тан расхохотался. Крепкое вино из Каш-Омета делало свое дело. Он вылакал всю бутылку. Уже охмелел настолько, что начал заплетаться язык:

— Не слишком верится, что причина только в этом. Нет ничего естественнее, чем хотеть… красивую девку — я тебя понимаю, как никто. Но ты усложняешь даже здесь.