– Думаете, Дэвид был с ними заодно?

– Уж продавец-то в этом не сомневался. Он сказал, что парнишка с доской отвлекал его внимание, выбирая комиксы, пока двое других воровали с полки алкоголь.

– Комиксы. – Сердце у меня упало. Монстрика никогда не интересовали комиксы. Вот если бы в киоске продавали романы Фаулза или Хемингуэя… Выходит, Дэвид и правда скатился на самое дно.

– Для меня это не имело значения. – Англичанин философски пожал плечами. – Все, о чем я мог думать, пока ждал такси, чтобы поехать в травмпункт, – это как заполучить Шторма. Видите ли, Чили, тогда я полагал, что мальчик – несовершеннолетний. Он удивительным образом выглядел моложе своих девятнадцати. Знаете, чаще с детьми, которые многое пережили, бывает наоборот: уже в двенадцать они кажутся взрослыми. А Шторм… – Генри задумчиво покачал головой. – Сто восемьдесят четыре сантиметра роста, а я не дал бы ему больше шестнадцати – такой невинный у него был взгляд. Ангел с опаленными крыльями, вывалянный в грязи, но все еще не смирившийся с несправедливостью жестокого мира – вот кого он напоминал. И мне захотелось дать ему новые крылья.

Я вспомнила фото в «Инстаграме» и комментарий: «Ты выглядишь так невинно».

– Я предложил Шторму сигарету – тогда я еще курил, – продолжил между тем англичанин. – И спросил, нужна ли ему работа. Он сказал: «Смотря что за работа». Я ответил: «Фотомоделью». А он сказал, что не раздевается за деньги. Даже перед теми, кому должен.

Из моей груди вырвался хриплый вздох. Генри крутил в пальцах кофейную чашку, будто пытался обнаружить дефект на гладкой белой поверхности.

– Я пытался рассказать ему о «Некст менеджмент» и Алексе, но Шторм мне не поверил. Я едва успел всучить ему свою визитку, прежде чем он захлопнул за мной дверцу такси. Пока мне накладывали швы, я думал о том, что не узнал ни имени скейтера, ни его адреса. Что через несколько дней собираюсь улетать, а шансы на звонок парня практически нулевые. И тогда я решил прибегнуть к помощи Флавии, моей помощницы-датчанки.

– Флавия? – повторила я, принимая от официанта долгожданное пирожное. – Имя совсем не датское.

– У этой девушки африканские корни. Я надеялся на ее знание языка и города, в котором она родилась. И попросил ее разыскать мальчика с разными глазами.

– И она нашла его? – Я слизнула с ложечки шоколадный крем, почти не чувствуя вкуса.

Англичанин кивнул:

– Рассказывая ей о происшествии у киоска, я упомянул, что продавец кричал вслед убегавшим подросткам что-то вроде: «Fucking Christianites!» Тогда я подумал, что он назвал их сектантами. Но оказалось, речь шла о христианитах – жителях вольного города[15], граница которого проходила всего в нескольких сотнях метров от маршрута моих прогулок. Там Флавия и начала свои поиски.

– Постойте, – заметила я, проглотив огромный кусок пирожного. – Христианитам запрещено воровать. Если они нарушат это внутреннее правило коммуны, их могут изгнать.

Генри заглянул в пустую чашечку, будто надеялся обнаружить там еще кофе.

– Люди, которые считают, что правила созданы для того, чтобы их нарушать, никогда не переведутся, вы со мной согласны? К тому же ребята присвоили чужое не в Христиании, а за ее границами. Сотрудник киоска признался Флавии, что уже устал от частых набегов торчков и хипарей, как он выразился. Вот и держит под прилавком биту, раз на полицию надежды нет.

– Так ваша помощница нашла Дэвида в Христиании?

Генри снова кивнул:

– Это стоило немалых усилий и нескольких сотен крон, чтобы развязать языки, но да – в конце концов Флавия предоставила мне адрес парнишки. Местные называли его Страшилой. Он жил в доме женщины по имени Виви.