До регионального поезда оставалось 10 минут. Другие не ходили в Дыр-таун – крохотную, ничем не примечательную дыру в поверхности планеты. Такую нужно искать на карте с мощной лупой. Хотя если послушать местных, то они вели речь не иначе как о самом пупе Земли. В последние два дня я уже наслушалась таких разговоров досыта, но сама предпочитала держать рот на замке – ради покойного папы.

– Я хочу слепить снеговика!

– Нет, золотце, твое пальто намокнет, а нам еще в поезде сидеть.

Девочке не разрешили выйти на перрон. Я сделала это одна. Крупные снежинки покрыли влажными поцелуями губы и веки. Они взяли меня в свой хоровод, закружили, зашептали в уши бесплотными голосами: «А помнишь?..»

– Дэвид Винтермарк тоже приедет на похороны.

– Кто? – Я подумала, что ослышалась. Что адвокат отца имел в виду одного из многочисленных родственников Винтермарков, заселявших округу.

– Сын Сюзанны и… Не Эмиль, другой. Ну, тот, из-за кого начался весь сыр-бор. В тот год, когда ты с папой приехала в Хольстед. Помнишь?

– Дэвид? Да, конечно. Но как?..

– Я пригласил его. Так пожелал твой отец в завещании. Как адвокат я обязан был исполнить его последнюю волю.

– Но как вы его разыскали?

– В бумагах Генриха нашелся адрес. Странно, правда? Дэвид приедет поездом. Все дороги погребены под этим ужасным снегом.

Дэвид тоже был покрыт снегом в ту ночь, одет им, как в саван, промораживающий до костей. Его пальцы не гнулись, когда он стучал в окно моей комнаты. Я открыла ему. Одна-единственная в целом городе впустила его в тепло.

Поэтому я теперь стою на перроне, охваченная снежным вальсом – чтобы защитить моего мальчика от холода так, как тогда это сделала? Разделить с ним тепло своего тела посреди зимней бури?

Поезд появился внезапно, сломав строй белых птиц. Время распалось, закрутилось вихрями. Мимо плыли редкие темные силуэты пассажиров. Его среди них не оказалось.

Внезапно меня поразила догадка. Я высматриваю четырнадцатилетнего мальчишку в слишком большой и слишком тонкой куртке, из карманов которой выглядывают покрасневшие руки с трещинками на коже. Как же я узнаю Дэвида после всех этих лет? Почему я не подумала об этом раньше?

После морозной свежести спертый воздух вокзала ударил в лицо пьяной пощечиной. Я задержалась у окна, выходящего на перрон. Снежинки липли к стеклу, рисовали на нем таинственные руны, которые я была не способна прочитать. Бомж убрался вместе со своей бородой и бутылками. На лавке осталась только газета с некрологом в черной рамке на последней странице. Его сердце остановилось. Мое стремительно превращалось в лед.

По окну постучали. Медленно, боясь спугнуть надежду и поверить, я подняла глаза. Высокий стройный мужчина по ту сторону стекла казался чужим и в то же время бесконечно знакомым. Кончики моих пальцев коснулись прозрачной преграды, и она начала таять.

Спасибо, папа.

– Папа? Папа! – Я вскочила на постели, растирая ледяные руки.

Боже, приснится же такое! Отец умер от инсульта больше года назад. Была действительно зима, но… Как же я по нему скучаю! Блин, только бы не разреветься. Только не сейчас.

Завещание, похороны… Полный бред. Папу кремировали по его желанию, прах захоронен совсем не в Хольстеде, дом там выставлен на продажу. За прошедшее время цена сильно упала – кто польстится на недвижимость в заднице мира?

Проклятое воображение наверняка наложило новость о приезде Дэвида в Данию на переживания, связанные со смертью папы, и вот готов очередной кошмар. Причем очень реалистичный. Проклятый Генри Кавендиш! Проклятый Шторм! Кто дал ему право ворваться вот так в мою жизнь и все переворошить?! Завтра же, как вернусь с занятий, вышвырну детский дневник. Да, и снова удалю «Инстаграм». Ибо нефиг.