Ответом на следующий логичный вопрос, почему люди просто не улетят подальше от метрополии в другие населённые сектора, стало шокирующее открытие: такого варианта не существует. Жёсткое государственное регулирование рынка гипердвигателей не позволяет покинуть пределы Солнечной системы жителям мелких и приходящих в упадок колоний. А в зоне обитаемости их никто не ждёт.

Даже покупка ускорителей была сложно решаемой задачей; Гейб знал, что на Титане у гражданских космические корабли в личном пользовании фактически под запретом, но не представлял, что всё настолько плохо.

Безысходность уже давно не пробирала до глубины души — у Гейба собственная битва, и она точно закончится раньше, чем наступит всеобщая катастрофа.

Понимание факта в комплексе с таблетками помогало сохранять трезвость сознания и уделять больше времени обыденным вещам: Гейб старался брать от жизни максимум, зная, что другого шанса не представится. К чертям Единого с его обещаниями, есть только одна жизнь. И несколько месяцев. А может, и недель.

Рик — единственное исключение, но тут Гейб оставался честен с собой, не хотел портить ему первый опыт, хотя явное расположение, да и внешность парня буквально манили: бери то, что дают. Однако остаток пути лучше пройти в одиночестве.

Гейб по-прежнему больше наблюдал за другими, чем делился своим — о болезни мало кто знал, — и размышления о природе человеческих отношений казались довольно интересным занятием: например, чётко видел, что Молли симпатизирует Кэс, а она всячески его игнорирует. Сложными были и отношения сестёр — Юна и Каталина отличались, как день и ночь на Земле, и скорее друг друга недолюбливали, а не общались с теплотой родных людей. Между ними, словно маятник, метался Рик: тётя больше подходила на роль жизненного ориентира, чем перманентно находящаяся в полузабытьи мать. Рик старался быть хорошим для обеих, но с задачей не справлялся — Юна требовала если не подчинения, то дисциплины, которой в группе было не сказать чтобы много, а Каталина пыталась обесценить достижения сына.

Субординация в жандармерии имела догматический флёр, и Гейб даже при полном отсутствии преступлений против гражданских вряд ли смог бы там служить: родители привили свободомыслие, ныне порицаемое и опасное.

Повстанцы смотрели на вещи шире, а может, просто не придавали значения общепринятым для армии и жандармерии нормам — Юна и Молли служили, а следовательно, точно знали о порядках не понаслышке. С точки зрения Гейба, некоторые вещи требовалось регламентировать жёстче — например, в его видении не все люди находились на своих местах.

Особенно туманными казались функции Льюиса — проповедник веры в Единого чаще мешал и попал в форт случайно, когда вытаскивали информатора с третьего комбината на Море Кракена. Причём это была операция группы Эхориата — штаб группы прятался в горном массиве.

Оттуда к Юне переметнулся и Гарри, ещё одна загадка для Гейба: молчаливый и не очень эмоциональный мужчина, хранивший огромный объём информации в голове. Главаря второй группы звали Эдисон — именно с Эхориата пришла страшная весть об уничтожении повстанцев с Плутона.

Гейб не знал внутренней кухни досконально, но граничащая с отчаянием подавленность говорила о многом: выходило, что сопротивление на Титане лишилось буквально всего — финансирования, поставок вооружения и медикаментов.

Даже Юна, всегда сохранявшая хладнокровие, неожиданно объявила вечер памяти: планы, которые можно было отменить, люди отменили и собрались в столовой, где Алан выдал всем желающим таблетки — расслабиться хотели многие. Гейб предпочёл бы выпивку, но она на Титане была дефицитом: последний раз употреблял алкоголь ещё на Лигее, жандармы имели свои каналы и могли пошиковать. Впрочем, никакого удовольствия Гейб не получал: если пьёшь с теми, кого презираешь, презираешь и себя.