К удивлению Гейба, Молли несколько лет служил в космофлоте, затем ушёл в частный марсианский бизнес телохранителем, а когда работодателя лишили его предприятия и жизни, присоединился к сопротивлению.

В общем, у каждого повстанца в активе имелась своя история — чаще трагичная, опутывающая липким слоем безысходности, но отчаявшимися они не выглядели. Юна тоже потеряла мужа, но вместо того, чтобы предаваться унынию и наркомании, использовала максимум семейных средств на покупку вооружения. За её плечами было не только училище, но и академия жандармерии на Марсе — но учили в те времена совсем другому.

Багаж знаний и поддержка теперь уже с Плутона позволяли успешно управлять группой: создали агентурную сеть на комбинатах и боролись вполне стандартными для партизанов методами — диверсиями, направленными против ныне законной власти Титана. Никто из группы не был способен внятно объяснить, чем они в целом помогают рабочим, главное — не собирались терпеть скотское отношение к людям и открыто об этом заявляли.

Ещё Гейб не раз подмечал слово «республика», но опасался уточнять, понял лишь, что силы сопротивления, потерпевшие поражение на других колониях, собираются на одном из спутников. Однако и там перспектив не видел — сепаратисты не имели шансов в борьбе против Земной Федерации. Единственным вариантом, с точки зрения Гейба, была массовая эмиграция за пределы Солнечной системы, но о подобных случаях он ничего не слышал.

Пояс астероидов стал демаркационной линией, разделившей тех, у кого есть будущее, и тех, у кого его нет.

Гейб давно смирился с таким положением вещей, но охотно вникал в дела повстанцев совсем не потому, что боялся, что его пустят в расход — занимал голову конкретными задачами и проблемами; так становилось легче.

Единственный медик группы Алан оказался нормальным мужиком — и очень рассудительным, — сразу вручил упаковку таблеток, облегчающих процесс пищеварения, а вот обезболивающих дал всего пять штук и посоветовал на них не налегать.

Вняв рекомендациям, Гейб принимал драгоценные таблетки, когда становилось невмоготу. К счастью, накрывало редко — при нормальной гравитации, полноценном питании и в отсутствие стресса чувствовал себя гораздо лучше. Ежедневные тренировки помогали плавно приводить тело в относительную норму. Конечно, прежних результатов уже не добиться, но Гейб лишь не хотел казаться немощным.

— Доброе утро! — по обыкновению, Рик здоровался с широкой улыбкой, словно они не виделись как минимум неделю, а не семь часов.

— Доброе! — ответил Гейб.

Он подозревал, что симпатии взаимны, но не брался прогнозировать, как изменилось бы отношение Рика, если б тот узнал, что́ Гейбу снится. Вероятность, что когда-нибудь узнает, стремилась к отрицательной величине, так что Гейб продолжал улыбаться и держать дистанцию, не предпринимая попыток к сближению. Решение этого вопроса не требовало ни усилий, ни времени.

— Рикардо, хватит лыбиться, тут и без тебя желающие есть, — жеманно протягивая гласные, сказала Каталина, вогнав сына в краску; Рик не смог совладать с эмоциями.

— Однополая связь греховна, — добил сидевший в засаде Льюис: только и ждал возможности порассуждать о Едином, хотя абсолютно все в форте отказывались поддерживать с ним религиозную беседу.

— Ты ещё свои грехи не замолил, а о чужих печёшься, — ехидно скривила губы Каталина и закусила свою спицу.

— Единый всё видит, — попытался защититься Льюис.

— Пусть терпит нас такими, какими создал, — заглянув в столовую, словно между делом, произнесла Юна, поставив чёткую точку в дискуссии. — Рик, Молли, живо ко мне! И ты, Гейб!