– Спокойной ночи, – ответили они. – Спокойной ночи. Так рады. Спокойной ночи.

Люси сняла с руки часы, подвинула к кровати стул – единственный стул в комнате, – чтобы положить на него часы и не рыться утром под подушкой, и подумала, как странно, что только вчера утром она не могла дождаться момента, когда уедет отсюда.

И может быть, потому, что никакой уважающий себя психолог не станет иметь дело с такой вышедшей из моды вещью, как Предчувствие, даже самый маленький бесенок из мира Необъяснимого не пришел прошептать на ушко засыпающей Люси: «Уезжай отсюда прочь. Уезжай, пока можно. Уезжай. Прочь отсюда».

Скрипнули по паркету стулья, студентки поднялись с колен и повернулись, ожидая, когда преподаватели выйдут из столовой после утренней молитвы. Люси, став временным преподавателем, сочла своим долгом присутствовать на этой церемонии в восемь сорок пять, не позволив себе, как раньше, когда она не входила в штат педагогов, завтракать в постели; поэтому последние пять минут она созерцала ряды коленопреклоненных студенток, поражаясь индивидуальности их ног. Одеты в этот ранний час все были одинаково, и все головы были смиренно опущены на руки, но мисс Пим сочла, что ноги так же легко узнаваемы, как и лица. Вот они: упрямые ноги, легкомысленные ноги, аккуратные ноги, скучные ноги, неопределенные ноги – ей достаточно было увидеть кусочек голени или лодыжки, чтобы сказать, чьи это – Дэйкерс, Иннес, Роуз или Бо. Элегантные ноги в конце первого ряда принадлежали Нат Тарт. Значит, монахини не возражали, чтобы их подопечная слушала англиканские молитвы? А эти, похожие на палки, – ноги Кэмпбелл, а эти…

– Аминь, – проникновенно произнесла Генриетта.

– Аминь, – отозвались студентки Лейса и поднялись с колен. Люси вышла вместе с другими преподавателями.

– Зайди и подожди немного, я только разберу утреннюю почту, – сказала Генриетта, – а потом вместе пойдем в гимнастический зал. – И направилась в личную гостиную, где ждала указаний маленькая кроткая секретарша, работавшая неполный день.

Люси присела у окна, взяла в руки «Телеграф» и только вполуха прислушивалась к тому, о чем они говорили. Написала миссис такая-то – спрашивает о дате показа, миссис такая-то хочет знать, есть ли поблизости отель, где они с мужем могли бы остановиться, когда приедут смотреть на выступление своей дочери; счет мясника следует проверить и показать ему; лектор на последнюю пятницу приехать не сможет; трое родителей предполагаемых учениц хотели бы получить проспекты.

– Кажется, все понятно, – сказала Генриетта.

– Да, – согласилась маленькая секретарша, – я сейчас всем отвечу. Было письмо из Арлингхерста. Что-то я его здесь не вижу.

– Да, – сказала Генриетта. – Мы ответим на него позже, в конце недели.

Арлингхерст, заработало сознание Люси. Арлингхерст. Ну конечно, привилегированная школа для девочек. Что-то вроде женского Итона. «Я училась в Арлингхерсте» – этим все было сказано. Люси на минуту отвлеклась от передовицы «Телеграф» и подумала, что если «лакомый кусочек», сообщение, которого ждала Генриетта, был Арлингхерстом, то это и правда могло вызвать переполох среди заинтересованных Старших. Она уже готова была спросить, не Арлингхерст ли был тем самым «лакомым кусочком», но передумала; отчасти ее остановило присутствие маленькой секретарши, но, скорее, пожалуй, выражение лица Генриетты. У Генриетты, как ни странно, был какой-то настороженный, даже немного виноватый вид. Как у человека, который к чему-то готовится.

«Ну и ладно, – решила Люси. – Если она не хочет ни с кем делиться своей тайной, пусть. Не буду портить ей удовольствие». И они пошли вместе по коридору, тянувшемуся вдоль всего крыла, и вышли в крытый переход, который вел к гимнастическому залу. Здание которого располагалось параллельно главному дому и его правому крылу, так что в плане вся постройка имела вид буквы «Е»: тремя горизонтальными черточками были «старый дом», правое крыло и гимнастический зал, а вертикальную линию составляли левое, соединяющее, крыло и крытый переход.