– По два рожка на каждый автомат и ящик россыпью.

– Руководство какое-нибудь имеется? Штаб там или сходка?

– А как же.

– Кто в главарях?

– Хрящ, Махно, Тихий, Альфонс – это из второго отряда. Из нашего – Лишай, Чертогон, Турок, Солдат…

– А Песик? – майор опять глянул в свою ксиву.

– Песик возле них только шестерит. Рано ему еще в авторитеты.

– Сможешь сделать так, чтобы основная масса заключенных за тобой пошла, а не за ними? Объясни ситуацию, пообещай амнистию. Если надо, мы для страховки пристрелочный залп дадим.

– Выбирать в моем положении не приходится, начальник, – сказал Зяблик. – Или баба в кустах, или жопа в репьях. Только сроку дай часа два. Ну а если ничего не получится, стреляй. Мне уж тогда все равно будет. Развесит братва мои кишки на заборе.

– Выйди пока, – сказал подполковник, постучав кулаком в дверь, густо просверленную для вентиляции. – Нам посовещаться надо…

Зяблика вновь позвали в спортзал только через час. За это время он успел скурить все бычки, которые только смог отыскать на заплеванном полу и в вонючей мусорнице. Охрана для него даже спичку пожалела, пришлось прикуривать у какого-то пробегавшего мимо солдатика.

Мент и вояка теперь сидели рядышком за столом и закусывали копченым салом. От зоркого взгляда Зяблика не ускользнуло, что в углу добавилась новая порожняя бутылка. Обсос в позе распятого Христа висел на шведской стенке – разгружал позвоночник. Лицо его с бледными лоснящимися губами выражало одновременно и муку, и облегчение.

«Неужели они меня только для того отсылали, чтобы бутылку на троих раздавить?» – подумал Зяблик.

– Часы у тебя есть? – спросил военный, сметая с карты хлебные крошки.

– Откуда, – пожал плечами Зяблик. – У нас даже кресты нательные отбирают.

– Непорядок. Придется тебе, Семен Осипович, свои отдать. Ты себе еще наживешь на долгом веку.

– А почему мне? – удивился обсос.

– Потому что мне в бой идти, – с усмешкой ответил военный. – А ты, как в задницу раненный, здесь останешься.

Обсос, продолжая левой рукой держаться за перекладину шведской стенки, зубами расстегнул ремешок своей добротной «Победы» и швырнул часы Зяблику.

– Сверим время, – сказал военный. – Сейчас двенадцать тридцать. Даем тебе на все дела два часа, как и просил. Даже два с половиной. В пятнадцать часов заключенные колонной, повторяю, колонной, а не толпой, должны выйти из ворот. Больных и раненых оставить в лазарете. С собой взять сухой паек на двое суток и личные вещи. Заложники выйдут первыми. Оружие складывать в проходной. Холодное отдельно, огнестрельное отдельно. Если организаторы беспорядков выйдут вместе с вами, они должны быть сразу отделены от общей массы заключенных. Сумеешь ты все это организовать или нет, зависит только от тебя. В случае невыполнения этих условий в пятнадцать десять по зоне будет нанесен удар силами дивизиона установок залпового огня. То же самое произойдет при попытке вооруженного прорыва. Вопросы есть?

– Ну а как же! – сказал Зяблик. – Допустим, вышли мы из ворот, что дальше?

– Дальше в обход города, по кольцевой автостраде, вы выходите на шоссе Талашевск—Мукасеи. Форсированным маршем следуете до отметки двадцать третий километр, – военный ткнул пальцем в карту. – Там ожидаете дальнейших распоряжений.

– Не темни, начальник. Каких распоряжений нам ждать?

– Скорее всего землю рыть будете.

– Могилу себе?

– Нет, окопы полного профиля. Из вас будет временно сформирован отдельный заградительный батальон. Позже получите оружие и подробные инструкции.

– Ладно. Но уж если мы ведем переговоры, я имею право выдвинуть встречные требования. Холодное оружие мы оставляем при себе. Заложники, кроме женщин и раненых, пойдут с нами до конца маршрута. Ведь, как я понимаю, никаких конкретных гарантий вы нам дать не можете.