– Ой, а у нас молочка для домового нет… – расстраиваюсь я, потому что молочка действительно нет.

– И вежливые ещё, – отвечает мне он. – Пирожком угостите, оладушка подбросите, и ладно будет.

Я его благодарю, а мамочка очень занята, поэтому она попозже поблагодарит и угостит ещё. Хорошо, что я мультики смотрела и сказки слушала, теперь могу разобраться. А там, где не могу, там нам тётя Печка помогает. Она нам как бабушка добрая становится уже. Ну как те бабушки, которые в сказках бывают. И мы сейчас в сказке, у меня ничего не болит, у мамочки, кажется, тоже, ну а то, что не ходит пока, так это только пока, я верю.


***

Помыться оказалось не очень просто, но мы с мамочкой справились, и ещё дяденька домовой помог – вёдра подержал, а туалет у нас в кабинке за домом, там даже унитаз есть, поэтому мамочке легко пересаживаться, и она уже не плачет, когда в туалет надо. А теперь мы в тонких платьях просто лежим в кровати, и мамочка мне сказки рассказывает, а потом я ей тоже.

Мы ещё не спать ложимся, просто на улице дождик, и гулять нельзя. Поэтому мамочка говорит, что нужно полежать, потому что после дождика мы за грибами пойдём, ведь они и летом растут. И тётя Печка тоже говорит, что растут, а она всё здесь знает, потому что сказка же.

– А потом баба Яга девочке говорит: «Давай я тебя домой отведу, а то простудишься», – рассказываю я свою сказку. – А девочка поклонилась и спасибо сказала.

– Вежливая девочка оказалась, – говорит дяденька домовой.

– Ну она же хорошая была, поэтому… Ну а если плохая, то очень хотела хорошей стать, чтобы была мама, – объясняю я.

– Из какого же страшного места вас в сказку занесло, – вздыхает всё слышащая тётя Печка.

А дяденька домовой начинает меня расспрашивать о том, какой я была. Я ему честно всё рассказываю, что была очень-очень плохой, поэтому меня охорашивали и ещё подарки давали. Мамочка слушает меня, а потом плакать вдруг начинает. Я прерываюсь, чтобы маму пообнимать. Она гладит меня и говорит, что я всегда была очень хорошей, а люди злые, бяки просто, раз у них рука на такого ангелочка поднялась. И я тут задумываюсь. Мамочка же не может ошибаться, значит, мне просто так делали больно, потому что им хотелось?

Но тогда получается, что взрослые страшные, потому что… Когда я думала, что я плохая девочка, я понимала, что все подарки и охорашивание – это за то, чтобы у меня мама была. Я об этом дяденьке домовому и говорю, кстати. А тётенька Печка только вздыхает, но почему, я не понимаю. Мамочка говорит, что это было неправильно. Но мама ошибаться не может, потому что она самая лучшая на свете. Значит… Значит, те взрослые…

– Значит, мы жили с мамочкой в стране плохих людей, – делаю я вывод. – А нас не охорашивали, а просто плохо делали, потому что плохому человеку противны хорошие. Значит, правильно говорила девочка из сна.

– Какая девочка из сна? – интересуется мамочка.

– Я до сказки, когда засыпала, то оказывалась в таком классе для хороших мальчиков и девочек, – объясняю я ей. – Они там что-то делали, а я пряталась и просто смотрела, потому что интересно на хороших посмотреть.

– И они тебя не нашли? – спрашивает мама, гладя меня по голове.

– Сначала нет, – отвечаю я ей, наслаждаясь её движениями. – А потом, когда мне такие подарки дали, от которых я не могла шевелиться, нашли. Но прогонять не стали, и охорашивать тоже.

Я рассказываю мамочке о девочке, что меня на руках держала, о нашей игре и о том, что это она мне сказала о сказке. Ну, когда взрослые об усыплении говорили. Мамочка опять плачет и обнимает крепко-крепко. И чудом ещё называет. Я рассказываю дальше, как они мне о ягодках рассказывали и о том, что не надо сказку бояться.