Мы не спешим умываться, одеваться или завтрак говорить, в первую очередь, мама свёрток разворачивает, а там… Там такое! Там два очень красивых платья и два тонких ещё. Одно на мамочку, а второе на меня. Я жалобно смотрю на неё, и мама кивает мне.

– Эх, жалко, зеркала нет, – вздыхаю я, а потом спешу помочь маме с одеванием. – А вот эти два, они зачем?

– Не знаю, малышка, – качает головой мамочка.

– Это для сна, дети, – вздыхает тётя Печка.

– Ой, спасибо-спасибо-спасибо! – благодарю я её, разглядывая платье с красивой вышивкой.

– Очень красиво, – соглашается мамочка. – И такое ощущение… защищённости…

– Ну сказка же, мамочка, – улыбаюсь я и, схватив ведро, убегаю за водой.

Я себя действительно намного лучше, чем обычно, чувствую. И дышится мне легче, и нет такой слабости, которая по утрам, и… и, кажется, мне не больно совсем. Но разве так может быть? Может быть, я умерла? Нет, если бы я умерла, то не была бы в сказке. Надо мамочку спросить, почему не болит ничего… Может, у меня болело, потому что я плохой была, а теперь я же хорошая…

В этот раз у меня почему-то получается воды набрать, себя не замочив. Я ещё раз благодарю дедушку Лес и утаскиваю тяжёлое ведро в дом. Странно, но я почти не задыхаюсь, и ходить мне легче намного, давно так не было. Даже и не помню, когда мне так легко было.

– Мамочка, а у меня ничего не болит, – сообщаю я маме, – и ходить легче. А почему?

– Это оттого, дитя, что приняла вас ваша сказка, – отвечает мне тётя Печка, только я не понимаю, что это значит.

– Не болит, и хорошо, – говорит мне мамочка. – Давай умоемся и завтрак сообразим.

– Научу я вас оладушки печь, – сообщает тётя Печка, и так у неё ласково выходит, что я сразу же улыбаться начинаю.

Мы с мамочкой умываемся, а потом я ещё воды приношу, потому что тётя сказала маме, где самовар стоит. Он тоже сказочный, поэтому в него надо только воды налить и попросить чаю, а он сам всё сделает. Здорово, что вокруг сказка, потому что сами мы бы пропали, наверное. И дом бы не нашли, и поесть тоже, а только на ягодах долго не протянешь, потому что зимой ягодок не будет.

Мы умытые садимся перед Печкой, а она начинает рассказывать, как оладушки надо делать. Мамочка уже, по-моему, привыкла к коляске, спокойно двигается, не замирает и не всхлипывает. Я вспоминаю о самоваре, он рядом со столом обнаруживается, хотя вчера его ещё точно не было. Я наливаю в него воды и тихонько прошу:

– Самовар-батюшка, сделай нам чайку горячего, – а потом добавляю, – ну пожалуйста!

Самовар сам на стол взлетает, потому что сказочный, и начинает пыхтеть, как паровозик из мультика. Я его благодарю и к маме оборачиваюсь, чтобы помогать. А мамочка уже перемешивает и месит что-то. Голова её повязана той материей, в которой платья были, и выглядит она так красиво, что я и подойти не могу, просто любуюсь.

– Что, Алёнушка? – ласково спрашивает меня мамочка.

– Ты очень красивая, мама, – отвечаю я ей. – Просто очень-очень! Как хорошо, что ты есть.

– Хорошо, что ты у меня есть, доченька, – говорит она мне, и я улыбаюсь, хотя хочется просто визжать от радости.

Я не знаю, можно ли хорошей девочке визжать, поэтому пока не буду. Потом у мамочки спрошу, а пока я просто смотрю, как она всё делает. В этот самый момент мимо меня две чашки с блюдцами пролетают и на стол садятся. Я, конечно, знаю, что мы в сказке, но совершенно такого не ожидаю, отчего взвизгиваю даже.

– Не бойся, малышка, – говорит тётя Печка, – то домовой вам помогает.

– Как не помочь таким хозяюшкам, – слышу я голос из угла, по-моему. – Ладные хозяйки, одни совсем…