И вот эта девчонка, непонятно откуда взявшаяся сирота, посмела встать между Раулем и вожделенным наследством! Она была рядом с умирающей до последнего её вздоха — и её, а не его имя стоит первым в завещании...
Все, все так и норовят обмануть меня, – с горечью и злобным отчаянием думал Рауль о своих страданиях, о несправедливости судьбы, о неблагодарности людей. – Что я им сделал? Во что же верить?.. чего ждать? Кровная родственница — и та! – предала меня, лишила спасительной доли наследства... Ещё и Жозиан грозилась бросить меня, если я не сумею поправить свои денежные дела! И ведь бросит, если я стану нищим! Что за проклятие, что за позорное пятно на моём имени: я — потомок славного рода де Вержи — вечный должник герцога д’Амбуаза!..
- Наверное, вы, мессир, сами во всём виноваты, – неожиданно с упрёком произнесла Беренис, как бы отвечая мыслям графа. – Люди, равнодушные к несчастьям близких, редко встречают понимание тех, кого сами обходили вниманием.
Услышав эти слова, Рауль метнул в девушку испепеляющий ненавистью взгляд — и тут же притушил его; хотел оскорбить её — и промолчал. Беренис стала его врагом, но он не торопился объявлять ей войну. Она была юна, неопытна и чересчур чувствительна; наивность — слабое место таких натур и удачная мишень.
- Конечно, легко осуждать других, став владелицей одного из богатейших в долине Луары поместий! – воскликнул граф, не сдержавшись от того, чтобы не попрекнуть Беренис незаслуженно унаследованным ею состоянием.
На мгновение нежное белокожее лицо девушки залил густой румянец; в широко раскрытых, детски ясных и невинных глазах блеснули слёзы. Не отводя взора от злого лица собеседника, Беренис отпрянула от него, как голубка от ворона.
- Неужели вы думаете, – проговорила она дрогнувшим голосом, – что я присвоила чужую собственность, уговорив тётю Эвон переписать её на моё имя? Что я кого-то ограбила, став её наследницей?
Рауль удовлетворённо ухмыльнулся про себя: его едкое замечание достигло цели и подтвердило его догадки — Беренис де Шеверни ощутила свою вину и теперь пыталась оправдаться перед ним.
- Тётя Эвон всегда была добра ко мне, – продолжала девушка печальным голосом, – и, завещая мне замок Ланже с прилегающими к нему земельными владениями, она позаботилась о моём будущем. Замок и земля — всё, что у меня есть, моё приданое... Она была справедлива и никого не обидела: остальное её имущество, движимое и недвижимое, разделят между собой члены рода де Вержи. Там есть и ваша доля, мессир...
- Откуда вы знаете? – Рауль в миг оживился. – Она сама вам об этом рассказала?
Он вспомнил разговоры родственников, шептавшихся в часовне, о том, что Эвон де Вержи владела не только замком Ланже, но также несколькими имениями в Бургундии и Аквитании. Говорили, что эти земли достались тётушке Эвон в те годы, когда она была настоятельницей в аббатстве Фонтевро. И вот теперь слова Беренис о доле наследства Рауля в этих земельных владениях подарили ему надежду стать богатым собственником.
Ему хотелось расспросить Беренис об этом как следует, но она неожиданно резко встала.
- Простите, мессир, сейчас я не слишком хороший собеседник, – усталым голосом проговорила девушка. – К тому же мне крайне необходим отдых: последние несколько дней и ночей я провела без сна. Не сочтите мою просьбу за неуважительное отношение к вам, но мне бы хотелось побыть одной.
Какое-то время Рауль молча смотрел на неё, невольно задержав взгляд на выбившейся из-под холщового чепца русой, с рыжиной, пряди. Потом перевёл глаза на лицо девушки – нежное, с очень светлой, почти белоснежной кожей, с точёным, чуть вздёрнутым носиком, огромными, тёмно-синими глазами и свежими пухлыми губами. У Беренис де Шеверни была тонкая, стройная, но приятно округлая фигурка, по которой скользнул, оценивая, взгляд Рауля. Молодой граф, до знакомства с Жозиан Дюнуа имевший репутацию прожжённого распутника, считал, что знает толк в женской красоте. По его мнению, сиротку де Шеверни можно было назвать прехорошенькой, однако она была определённо не в его вкусе. Рауль де Вержи предпочитал зрелую, яркую и порочную красоту.