- Или, может, – снова заговорил Амори, глядя на неё в упор, – я вовсе не имею права любить вас? Любить такую, как вы?

Ничего не говоря, Беренис виновато посмотрела на него: ей было отчаянно жаль его, но как она могла его утешить?

А он вдруг заметался перед нею — его голос, его лицо и жесты выражали гнев и... ненависть.

- Но отчего, кто мне ответит, одним дозволено всё, а другим — ничего?! Отчего одним широко открыт путь к славе, почестям и к... сердцам женщин, а удел остальных — пустые мечты?! Вот если бы я, сын обедневшего бретонского рыцаря, попытался ворваться в среду французских дворян! Но нет, ты даже думать об этом не смей! Ибо ты беден и незнатен... И если ты полюбишь кого-нибудь настоящей любовью, тебе сразу укажут, что такая любовь тебе не по плечу...

Амори не договорил — он весь дрожал, в отчаянии сжимая кулаки; холодный взор его почти бесцветных в это мгновение глаз был страшен.

- Но, Амори, друг мой... – пролепетала, наконец разомкнув уста, Беренис и, однако, ничего не успела сказать: по дорожке, меж двух рядов клёнов, огненно-красных в лучах заката, торопливо шёл адвокат Сориньи, за ним — теперь уже наоборот — пыталась угнаться мадам де Монбазон.

Увидев их, Амори побежал в другую сторону — и густая тень под сумеречной сенью деревьев окутала его, укрыв от посторонних глаз.

Какой же он всё-таки странный, – глядя ему вслед, подумала Беренис. – И такой непредсказуемый! Это его бурное признание...

Она пожала плечами, вздохнула. И вдруг поймала себя на мысли, что совсем не знает Амори; не знает и отчего-то — вот так неожиданное открытие! – боится его.

- Мэтр Сориньи, так вы возьмётесь за это дело или нет? – кричала вдогонку убегавшему от неё адвокату мадам де Монбазон. – Предупреждаю: если вы сейчас уедете, то завтра весь Париж узнает, что вы самый трусливый и бесчестный служитель закона!

- Повторяю в сотый раз: я передумал! Да-да, я вдруг понял, что должен изменить своё мнение! Видите ли, я готов сражаться с кем угодно, но только не с целым родом де Вержи! – на ходу оправдывался адвокат. – Вы показали мне имение: оно вправду очень велико и, как я смог убедиться, наследники вашей покойной подруги вполне могут разделить его между собой. Вы должны знать, что они наняли адвоката, чтобы оспорить завещание мадам Эвон де Вержи. А мэтр Клеон это такой человек, которого, если он задумал чего-то добиться, никому не под силу удержать! Кроме того, мне и самому не хотелось бы заполучить врага в его лице!

Глядя вслед удаляющейся фигуре адвоката, Беренис ощущала, как внутри неё растёт страстный протест. Неужели её грёзам суждено рассыпаться в золу только по воле какого-то мэтра Клеона, пусть он и внушает людям страх? Кто она без Ланже? Никто! Безземельная сирота...

- Не тревожься, детка, – взволнованно проговорила мадам де Монбазон, подойдя к девушке и обняв её за плечи. – У меня хватит сил защитить твои права на этот замок, даже если моим противником будет сам мэтр Кристоф Клеон!

- Я всё же не понимаю, разве завещания тёти Эвон недостаточно, чтобы доказать мои права на часть её имущества?

- Увы, родственники Эвон готовы на всё, только бы убедить всех, что Ланже стал твоей собственностью по ошибке, – ответила аббатиса, и злость, прозвучавшая в её голосе, показала, какие чувства она испытывала к людям, о которых говорила. – Боюсь, если у них появится хоть одна зацепка, у нас не будет ни одного шанса выиграть тяжбу.

Мадам де Монбазон задумалась, потом, помолчав, продолжила тихим голосом:

- Когда шестнадцать лет назад ты, Беренис, появилась в монастыре Фонтевро, я как раз постриглась в монахини. Слух о том, что под монастырскими воротами найден младенец женского пола, сразу облетел всё аббатство. Это совсем не редкость: издавна так заведено, что некоторые женщины по разным причинам подбрасывают своих детей в божьи дома. Чаще всего таким образом они хотят скрыть греховную плотскую связь с отцами этих нежеланных детей... Монастыри берут подкидышей под свою защиту, дают им кров и еду, обучают грамоте и... готовят их для церковной службы. Ни у кого не было сомнения, что и ты, Беренис, однажды станешь послушницей в Фонтевро... И потому мы, обитательницы монастыря, очень удивились, когда матушка настоятельница заявила о том, что хочет взять тебя под свою личную опеку. До того, как тебе исполнилось семь лет, ты воспитывалась в монастыре под надзором аббатисы, но потом, когда Эвон решила возвратиться в Ланже, она забрала тебя с собой. Её родственники уже тогда начали осуждать её за этот поступок, возмущаясь, что Эвон ввела в их семью безродного подкидыша. Они всё допытывались, кто дал ей право в метрике о твоём рождении записать тебя под именем дворянского рода де Шеверни. Но Эвон так никому ничего и не сказала – и унесла эту тайну с собой в могилу. Ты выросла у меня на глазах, Беренис; Эвон сделала меня твоей крёстной матерью – я в ответе за твоё будущее, за твою безопасность и за твоё счастье. Как твой опекун, я буду защищать твои права на наследство до тех пор, пока ты не выйдешь замуж.