С тех пор Колян, присутствовавший при том, всякий раз на этой станции повелевает мне и сыну с прекрасным трансильванским акцентом: «Восстаньте!»

Хотя и на это никто не обращает внимания.

– Дама напротив читала книжку, на задней обложке было ваше фото, – объяснил бородач. – Вы писатель, да?

– Да. – Я расплылась в улыбке, но как следует порадоваться мне не дали.

– А я муж писателя. – За плечом бородатого вырос Колян и навис отчетливо угрожающе. – И боксер!

– С чего это вдруг ты боксер? У тебя разряд по плаванию, – сердито зашипела я, поскольку потенциальный поклонник моего творчества исчез так быстро и бесследно, словно стал Человеком-невидимкой.

– А ты знаешь, какой мощный хук у кролиста? Причем с обеих рук. – Супруг бесцеремонно забрал у меня стаканчик, понюхал его содержимое, сказал: – Фу, гадость какая! – и залпом выпил вино.

– Ты помешал беседе, – попеняла я ему. – Я бы расспросила аборигена о краже Васиного портрета…

– А я уже все узнал. – Муж горделиво расправил плечи. – Один чудик – в смокинге – жаловался другому – в простыне – на какого-то третьего, которого с ними не было. Того зовут не то Печенкин-Бенуа, не то Почкин-Растрелли, очень затейливо. Точное имя я забыл, запомнил только принцип: сначала какой-то ливер, потом что-то очень культурное.

– Короче, Склифософский! – Между нами сунулась озабоченная румяная физиономия: на редкость вовремя явилась Ирка.

– Короче, этот третий хотел купить картину Кружкина у какой-то Худмузы – не знаю, кто это…

– Худая муза? – предположила Ирка и поморщилась.

Сама она попышнее муз Рубенса и Кустодиева и худобу не одобряет в принципе.

– «Художественная муза», – расшифровала я. – Сокращенно – Худмуза, галерея такая на Ваське.

– На Васильевском острове, – сам расшифровал Колян. – А не оттуда ли свистнули ваш портрет?

– Оттуда! – Мы с подругой переглянулись.

– Чудик в смокинге как раз злорадствовал, что ту картину Селезенкину-Монферрану не продали!

– И тогда он ее стырил! – воодушевленно заключила Ирка и завертелась, озираясь: – Так, где Василий? Надо, чтобы он по-свойски попытал того чудика в смокинге и узнал подробности.

Она опять исчезла в толпе.

– Тут так интересно! Непременно надо будет прийти второй раз! – убежденно сказала синеволосая девушка в красной меховой безрукавке поверх зеленого бархатного платья в пол парню в юбке шотландского горца и добротном свитере геолога. – Я еще не прониклась.

– А я уже! Я уже! – поспешно заявил мне Колян. – Может, мы пойдем?

Мы могли и пошли.

Пока брели, впечатленные, по набережной Фонтанки, муж собрался с мыслями и изрек:

– Что ж… Это тоже Питер. Художники, маргиналы, психи, паршивое вино, дым коромыслом, все чудесно… Но мы же не пойдем туда второй раз?

Я успокаивающе похлопала его по плечу, но от опрометчивых заявлений удержалась. Пока не разберемся с пропажей картины Кружкина – придется повариться в богемных кругах.

Возвращаясь с выставки, мы с Коляном заскочили в магазин у дома и там столкнулись с Джульеттой.

– Здоров, Юлек! За розовым майонезом пришла? – весело приветствовал Борину невесту мой муж.

– Всем разболтала? – укоризненно покосилась на меня Джульетта. – Ладно вам, я уже знаю, что майонез окрашивает свекла. Я за шампанским, у нас праздник – папу выпустили!

– Тогда беги на кассу, через пять минут алкоголь отпускать перестанут. – Колян услышал одно.

Я – другое:

– Как – выпустили? Неужто нашли настоящего преступника?!

– Да куда там. – Джульетта сдернула с полки пузатую бутылку и заспешила к кассе.

Пришлось бежать вместе с ней.

– Бабуся потерпевшая заявление забрала. Сказала – все проверила, ничего у нее не пропало. А дыра в стене, может, сама собой образовалась, дом-то старый, – нашептала мне девушка в очереди на кассу. – Звучит нелепо, но ей пошли навстречу и дело закрыли. Так что папа свободен! – Она сцапала с ближайшей стойки большую шоколадку.