После обеда, который немного затянулся из-за того, что был совмещен с опросом потерпевшего, я позвонила мужу и напомнила:

– Встречаемся в пять на Аничковом мосту, не забыл? Лучше без четверти, потому что в пять уже открытие.

– А мы-то с сыном надеялись, что ты вернешься к обеду и накормишь нас вкусной домашней едой, – сказано было вроде бы не в тему и без претензии, но я поняла: Колян надеется на амнистию взаимозачетом.

Типа, он простит мне возмутительное пренебрежение святыми обязанностями хранительницы семейного очага, а я позволю ему не идти на выставку.

– Я не могла, в моей поддержке нуждались близкие люди, – сказала я с ноткой легкого укора. – У тети Иды умер старый знакомый, надо было сопроводить ее к вдове для выражения соболезнований. У Ирки другая беда: украли картину, которая была обещана ей в подарок…

– Откуда украли? – неожиданно заинтересовался Колян. – С того вернисажа, на который ты меня безжалостно тащ… настойчиво приглашаешь?

– С другого. – Я притворилась, будто не услышала предательской оговорки. – А какая разница?

– Большая! Если бы с того, там стало бы на одну картину меньше, и время на осмотр экспозиции сократилось бы, – логично рассудил муж.

– Некоторые люди совершенно не желают культурно расти по доброй воле. – В моем голосе прозвенел металл. – Не сознают, чем рискуют.

– Что, и ужин не приготовишь?! – испугался муж.

– Некоторые люди слишком много думают о еде и слишком мало – о пище духовной. – Сталь в моем голосе закалилась.

– То есть ужин все-таки будет? – Некоторые люди не расслышали сабельного звона. – Ладно, уговорила: без четверти пять на мосту. Я буду у того коня, который бежит в направлении музея компьютерной техники.

– Некоторые люди слишком ценят компьютерную технику, – начала я, но не была услышана: эти самые люди отключились.

– Не волнуйся, у тебя в любом случае будет компания, мы с Кружкиным тоже идем, – успокоила меня Ирка.

Она стояла, наклонив голову к плечу, у открытого платяного шкафа и созерцала его содержимое.

– Нечего надеть? – с ноткой ехидства спросила я.

Подруга приезжает в Питер на пару недель с двумя огромными чемоданами, каждый из которых сошел бы за целую гардеробную комнату для человека с меньшими габаритами и запросами. И большая часть нарядов, которые она привозит, предназначена для торжественных выходов.

– Как раз наоборот! – неожиданно обрадовалась светская львица. – Смотри, какое интересное новое платьице!

Перед моими глазами затряслось что-то пестрое и блестящее.

– Натуральнейший шелк!

– И этнический шик, – поддакнула я. – Откуда такое?

– Из посылки, которую я сегодня получила. Там, кстати, и для тебя был подарок, спроси у тетушки. – Подруга махнула на лестницу, повернулась ко мне спиной и, извиваясь, как цирковая женщина-змея, принялась стаскивать с себя тесноватую водолазку. Ой, простите, в Питере надо говорить – бадлон.

– Подарок? Мне? – приятно удивилась я.

– Сойди-ка вниз, я покажу! – позвала чуткая тетушка. – Смотри… О боже, я сказала «сойди», а не «скатись по перилам»! Елена, ты же дама, веди себя подобающе!

– Не вижу, почему бы благородной донье не съехать по удобным перилам.

– А! Это перефраз Стругацких, в оригинале было: «Не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры»[5]. – Тетушка отвлеклась на нашу интеллектуальную игру и перестала сердиться. – И как уместно процитировано! Смотри, что подарили мне!

– Ковер? Неужто ируканский? – удивилась я.

– Самаркандский! Из натуральной шерсти, колорированной природными красителями! Повешу, пожалуй, его над кроватью в лучших традициях старых добрых советских времен. – Старушка поволокла пестрый коврик в закуток, который гордо именует своим будуаром.