Следов человека, сбежавшего через первый этаж, и женщины, бежавшей через окно, найдено не было.

Правда, обнаружили место, где женщина преодолела живую изгородь и выскочила на улочку, параллельную шоссе. Под окном же второго этажа нашли отпечатки, оставленные стойками приставной лестницы. Но саму лестницу, которая, скорее всего, была металлической, складной и легкой, не нашли. Неясно было, где сообщники вновь встретились и как они покинули здешние края. Удалось лишь установить, что начиная с полуночи в трехстах метрах от места преступления находился автомобиль, который в час с четвертью, судя по всему, направился через Буживаль в Париж.

Собаку папаши Леско нашли в будке отравленной.

В саду, на дорожках, посыпанных гравием, ни следа.

Пули, извлеченные из плеча инспектора Эдуэна и из трупа, были выпущены из браунинга калибра 7,65 миллиметра. Но куда делся сам браунинг?

Кроме этих мелких фактов – ничего. Так что Виктор поторопился уйти, тем более что к месту преступления стали стекаться журналисты и фотографы.

Инспектор всегда любил работать в одиночку, чтобы, как он говорил, не терять время на «рассуждения о предположениях». Его интересовали психология преступления, работа мысли и чутье. А остальное – выявление фактов, погоня, слежка – он выполнял скрепя сердце, всегда самостоятельно и, так сказать, на свой лад.

Он зашел к Вайану, вокзальному служащему, и побеседовал с его женой, уже вернувшейся из Версаля; она твердила, что ничего не знает и не сможет опознать типа, бродившего вечерами вокруг дома папаши Леско. Но возле вокзала Виктору встретился сам Вайан, как раз возвращавшийся со службы и согласившийся зайти с ним в кафе «Спорт».

– Видите ли, – начал Вайан, когда аперитив развязал ему язык, – Гертруда (это моя хозяюшка), так вот, Гертруда, как разносчица хлеба, заходит в разные дома, и если она станет болтать, это может ей навредить. Но я-то совсем другое дело: как железнодорожник и государственный служащий, я обязан помогать правосудию.

– И что?

– Да то, – промолвил Вайан, понижая голос, – что серую каскетку, о которой она мне рассказывала, я нашел сегодня у себя в саду, в крапиве рядом с кучей мусора. Убегая, этот тип закинул ее мне за забор.

– Что еще?

– А еще Гертруда уверена, что субъект, бродивший вокруг во вторник вечером, ну тот, что в серой каскетке, – это господин, которому она каждый день приносит хлеб… Господин из высшего общества.

– Его имя?

– Барон Максим д’Отрей. Смотрите, вон там, немного влево… дом… единственный доходный дом на дороге в Сен-Клу… Пожалуй, метров пятьсот отсюда будет… Этот человек занимает пятый этаж, живет там с женой и старой служанкой. Очень приличные люди, разве что немножко гордые, но весьма порядочные, так что, возможно, Гертруда и ошиблась.

– Он живет на ренту?

– Что вы! Торгует шампанскими винами. И каждый день ездит в Париж.

– А в котором часу возвращается?

– Шестичасовым поездом, который прибывает сюда в шесть девятнадцать.

– В прошлый понедельник он тоже вернулся этим поездом?

– Точно так. Правда, насчет вчерашнего дня сказать не могу, потому что я отвозил жену.

Виктор задумался. Дело вполне могло обстоять следующим образом: в понедельник в вагоне шестичасового поезда, идущего из Парижа, мадам Шассен сидела рядом с папашей Леско. Будучи в процессе развода, она обычно разговаривала со своим любовником только в присутствии матери, но в этот понедельник, поддавшись минутному порыву, она украла желтый конверт. И очень тихо, сохраняя невозмутимое выражение лица, сообщила Леско, что сейчас передаст ему важный пакет, что и сделала, возможно успев перед этим свернуть конверт в трубочку и перевязать бечевкой. Это заметил ехавший в том же вагоне барон д’Отрей. А он ведь читал в газетах… Желтый конверт… Неужто такое совпадение?..