Откровенные преувеличения и натяжки в работе Е.Е. Щекотихина на этом не заканчиваются. Например, пытаясь придать масштабность боевым действиям на Бориловском направлении в конце июля 1943 г., при вводе в бой 4-й гв. ТА и двух танковых корпусов, автор не просто ставит их в один ряд с событиями под Прохоровкой, которые и по значимости, и по количеству привлекавшихся сил были более масштабными, но и демонстрирует удивительную для исследователя Курской битвы неосведомленность о том, что же в действительности происходило у станции. «В отличие от Прохоровского сражения, – утверждает Е.Е. Щекотихин, – которое длилось всего один день (12 июля) и на трёх направлениях, Бориловское сражение проходило на одном направлении, в полосе фронта шириною до 15 километров, несколько суток и в два этапа»[164]. Сравнивая эти два события, автор недостаточно глубоко проработал историографию о Прохоровке. Именно поэтому его выводы выглядят неубедительными. Как свидетельствуют архивные источники противоборствующих сторон, сражение под Прохоровкой длилось семь суток и не на трёх направлениях, а непосредственно у железнодорожной станции на участке около 35 км (по линии переднего края фронта). В нём принимало участие три советские армии, в том числе одна танковая, и два отдельных танковых корпуса. В общей сложности группировка войск с нашей стороны достигала более 100 000 человек и около 1000 танков. Причём основные силы бронетехники, четыре танковых корпуса, 12 июля 1943 г. были развёрнуты на узком участке протяжённостью до 16 км.

Значительный объём собранного материала и степень доктора наук не позволяют назвать утверждения Е.Е. Щекотихина искренним заблуждением. Об этом же свидетельствуют и его последующие работы, например, книга «Крупнейшее танковое сражение Великой Отечественной войны», в которой утверждается, что битва за Орёл – решающая битва лета 1943 г.[165] А также его активная деятельность по внедрению в общественной сознание нового мифа о «Битве на Соборовом поле», которая якобы развернулась на Орловщине в рамках всё той же Курской битвы[166]. Даже непрофессионал без труда поймёт: битвы в битве не бывает. Возникает ощущение, что автор не занимается научным исследованием проблемы, а пытается реанимировать застарелый спор между региональными историками о том, где же произошёл перелом в Курской битве – под Орлом или Белгородом. Это не анализ проблемы по существу, а попытка «потянуть одеяло на себя», придав событиям, проходившим на той или иной территории, особый масштаб и значимость без учёта исторических реалий.

Трудно не согласиться с Е.Е. Щекотихиным, когда он пишет: «И сегодня имеются политические силы в обществе, для которых легенды и мифы важнее установленной истины»[167]. Однако его личная позиция вызывает двойственное чувство. Во вступительной статье его книги читаем: «Передо мной стояла задача бережно обращаться с подлинными фактами реалий войны, а не с мифами, достичь полноты и ясности в вопросах поставленной для исследования проблемы и донести её до потомков. Это решение возможно в тех случаях, когда разум и воля руководствуются трезвой, непредвзятой оценкой неоспоримо установленных исторических фактов»[168]. Безусловно, в его труде прослеживается стремление придерживаться заявленных принципов, но в то же время делается и недвусмысленная попытка создать новые легенды. Мне доводилось не раз лично встречаться с Егором Егоровичем и я просил его разъяснить свою позицию по указанным выше проблемам, но ни разу не получил от него ясного и обоснованного ответа. Я намеренно уделил столько внимания рассмотрению изданий Е.Е. Щекотихина. К сожалению, это не свидетельство их научной значимости и большого вклада автора в изучение истории Курской битвы. Длишь потому, что считаю: в обозримом будущем мы станем свидетелями того, как озвученные Е.Е. Щекотихиным мифы постепенно станут воплощаться в реальные дела. Ибо многие сегодня в нашей стране ошибочно полагают, что мифологизация прошлого – это именно тот метод, который консолидирует общество и поможет в воспитании патриотических чувств подрастающего поколения.