В доме всегда был стратегический запах муки и сахара, поэтому проблем с ингредиентами не возникло. Я сделал все, как говорилось в рецепте – начал с закваски.

Мой танец с бубнами вокруг нее отец конечно же заметил, однако ни словом не обмолвился. На пятый день я испек хлеб. Хотя едва ли его можно было так назвать. По консистенции он больше походил на бетонный блок, и есть его было невозможно, но я не сдался. Так спустя три года мы с отцом полностью перешли на домашний хлеб, а я доказал ему, что не такой уж я и рукожопый неумеха. Только теперь ставки повысились. Он хочет, чтобы я поступил в универ и получил диплом.

А все, чего хочу я, находится здесь на нашей заимке. Но до отца все никак не доходит.

Короче, вот такой у нас с ним конфликт интересов.

Я сажусь за стол, когда отец шмякает безголовую тушку прямо на стол рядом с мойкой, где стоит Вика.

— Что это? — она в ужасе смотрит на курицу.

Я молча смеюсь себе под нос, прикрывая рот кулаком.

— Мясо, — потеснив Вику у мойки, отец намыливает руки и тщательно их ополаскивает.

— В морозилке хватает всякого мяса, — замечает Вика. — Тебе ее не жалко?

— Мне жалко пшено, — парирует отец. — От этой курицы все равно не было пользы, она несколько недель уже не несется. Только кормить зазря. Да и в качестве мяса толку тоже не особо, но из несушек получается вкусный бульон. Свари завтра лапшу, — распоряжается он.

Вика поджимает губы, походу, мысленно устраивает поминки бедной цыпе. А я пялюсь на ее розовый рот, мечтая раздвинуть губы, запихнуть туда свой язык и попробовать ее вкус.

Мне хочется так много всего с ней попробовать, что впору брать тетрадь и составлять список.

Ну, во-первых, оттрахать ее до посинения.

И, во-вторых, тоже.

А, в-третьих, сделать с ней все, все, все.

Отец считает, что Вика мне нравится. Только это слишком малая часть того, что со мной происходит.

Не забуду, как она наорала на меня позавчера.

Вика держалась так смело, словно была в состоянии надрать мне задницу, и после ее ухода я почувствовал себя не так хреново… Или той ночью, когда у Тары появились щенки, меня тащило от того, что я держу ее в объятиях.

С другими девушками я такого не испытывал.

Она же теперь в упор меня не замечает, а я не замечаю ничего, кроме нее.

Пока Вика наливает суп и расставляет тарелки, мой взгляд скользит по ее телу. Пах наполняется жаром. Член дергает под одеждой, потому что в моей голове сейчас разворачивается совершенно дикая картина, где я трахаю Вику – на мойке, на столе, на полу, на потолке…

Я незаметно опускаю руку под стол и поправляю член. И смешно, и стремно. Мне еще ни разу не доводилось обедать со стояком в штанах.

Это даже для меня слишком.

Но я не хочу есть. Я хочу кончить.

Опустив глаза в тарелку с супом, заставляю себя дышать медленнее. И все потому, что вчера я смотрел, как Вика мылась в душе…

Черт бы ее побрал.

Мне не спалось. Около десяти я проверил Тару с щенками, поменял ей воду, а потом просто шлялся по двору, пока не заметил, как в ванной на втором этаже загорелся свет.

Гребаная шторка оказалась приоткрытой наполовину, и я просто охерел.

За стеклом стояла Вика – с распущенными волосами, голая, беззащитная. Задрав голову, я попятился, чтобы лучше разглядеть девушку, поблагодарил наследственность за острое зрение и собрал все маты.

Настолько она охуительная.

Вообще-то, я предпочитаю, чтобы у телки была хорошая мясная задница, чтобы шлепнуть по ней с оттяжкой и схватиться, не люблю долбиться в кости. Все остальное я редко рассматриваю. Но на Вику хотелось смотреть. На ее узкую талию, выпирающие косточки на бедрах, о которые можно порезаться, и груди – небольшие, упругие с нежными розовыми сосками. А потом я чуть легкие не выплюнул, когда Вика намылила свой крошечный лобок и начала аккуратно водить по нему розовой бритвой. До этого момента я даже не придавал значения тому, что там у баб произрастает между ног. Хотя, гоню.