— Анечка, а маму твою не Раиса случаем звали?

Я замерла с ложкой в руке. Ответить не смогла, только кивнула.

— Это она рыжая была, а папка Андрей светленький, — по-матерински улыбнулась Люся.

— Вы знали их? — изумлённо прошептала я.

Это было странно, ведь родители всю жизнь прожили в таёжной деревни, в глуши, и мало с кем общались.

— Да. Как они умерли?

Она опустила глаза, потому что переживала, и я это ощущала.

— Папа погиб, несчастный случай. Мама заболела…

— От тоски, — кивнула женщина. — А ты как?

— Я уже взрослая была, — вздохнула, не чувствуя аппетита. — Поступила в медицинское училище на фельдшера. Работала, жила. Нормально, вытянула. Деревню нашу смыло, и возвращаться некуда.

— Жалко, — еле слышно прошептала Людмила. — Я… Ты уж прости, не всегда так получается, что можно помочь. Но теперь помогу, — она выпрямилась. Улыбка натянутая, глаза словно слезами наполнились.

— Поздняк метаться, тёть Люся, уже большая девочка. Вон у неё, мушчинко завёлся, — Ира похотливо прищурилась. — Знаешь, как тебя теперь зовут?

Я густо покраснела и строго глянула на Блудливую деву из бухгалтерии, но на неё смотреть без улыбки нельзя.

— Ты, Анька, теперь ПодСнежник!

Я ладонями рот закрыла, Люся рассмеялась вместе с Ирой в голос.

Шутники, блин!

Не хотела эту тему развивать и мусолить. Не их дело. Но слишком узкий круг в этом коллективе, если Денис отвернётся от меня или охладеет, я тогда сразу уеду. По договору имела право в любой момент.

— А как вы с мамой моей познакомились? — спросила я. — Вы учились вместе?

— Давно, — Людмила смотрела на меня с неподдельной любовью, что меня серьёзно смущало. — Она уехала, адрес не оставила. Я её первое время искала, а потом плюнула, насильно милой не будешь. А тут ты, на маму похожа. Я вначале сомневалась, мало ли Аннушек дочерей Андреев, а потом ты в бане разделась, а у тебя родимое пятно на спине как у матери.

— Это точно, — просияла я. — Копия!

— То есть вы тоже с её матерью голыми сверкали где-то? — приподняла бровь Ира.

— Ох, Иришка, ты бы о документах думала, — хмыкнула Люся. Откинулась назад и повернула голову. — Корова! Марш в медпункт.

— Зачем ты так грубо с ней, даже неприятно, — поморщилась Ира, и я кивнула в знак согласия.

— Запомните, девочки, Катя изрядно не в себе, — прошептала Люся. — И она обожает, когда её коровой называют. Присматривайте за ней, мужиков близко не подпускайте, загрызут они её.

И побледнела до мелового цвета Ира.

— Суки, — прошептала она.

— Ир, — нахмурилась я.

— Что? — огрызнулась Иринка.

Посмотрела на меня глазами наполненными слезами.

— Я жертва домашнего насилия, — неожиданно пробило её. — Мама говорила не выходить за этого подонка замуж. А я залетела и была счастлива. Три месяца, пока он мне голову не расколол. Мне шага ступить нельзя было. Ты не представляешь, как я из-под него выползала. Мучительно, страшно.

— А ребёнок? — нахмурилась я.

— Не выжил, — она заплакала, — поэтому и сидит, мразь.

Люся погладила её по спине:

— Дыши!

Ира стала дышать.

— Глубже, — строго приказала Люся. — Теперь всё в порядке. Корову в обиду не дадим. И ты теперь свободна.

— Поэтому я сама выбираю кому меня можно. А если только грубо начинают, моментально сваливаю, даже в жопу пьяная, не даюсь насильникам.

— Вот так, — как наставление кивнула мне Люся, я не поняла к чему это она. — Нельзя в неволе, нужно только по любви.

— Согласна, — Ира допила свой кофе.

Катя пришла, с сумкой.

— А сумка зачем? — нахмурилась Люся.

— Так ведь ложат в больницу.

— Кладут! — прикрикнула начальница склада.

— В больницу ложат - кладут в гроб, — хохотнула Ира, — так что Катя права.