– Это совсем не то, что танцевать перед мужчинами за деньги, – продолжала она. – Когда кто-то любит тебя, чувствуешь себя хрупкой и самой прекрасной на свете.

Я ничего не сказала. Я думала о Роберте Гауэре, державшем мою руку, когда мы возвращались домой. О том, как моя голова лежала на его плече. В первый раз за всю мою холодную и голодную жизнь я не почувствовала отвращения от мужского прикосновения.

– Завтрак готов, – неожиданно прервала мои размышления миссис Гривс. – Беги и зови остальных, Мери.

Все оказались в сарае. Джек, Данди и Дэвид упражнялись на трапеции, а Роберт следил за ними, сжимая зубами погасшую трубку. Глядя на Данди, я заметила, что даже за один день она стала гораздо увереннее и ритмичней раскачиваться на трапеции. Дэвид продолжал отсчитывать ритм, но все чаще и чаще ее ноги отталкивали трапецию точно в нужный момент, увеличивая размах почти до горизонтального положения в верхней точке.

Приглашение к завтраку было принято с энтузиазмом, и мы вместе побежали на кухню. Дэвид разохался при виде моего заплывшего глаза, хотя это мне не мешало, да и в детстве я получала достаточно синяков, чтобы не переживать из-за подбитого глаза.

– Когда мы были маленькими, я даже не знала, какого цвета у Мери глаза, – невозмутимо говорила Данди, намазывая чудесное домашнее масло миссис Гривс на хлеб. – Если ей удавалось не упасть с лошади, то тогда отец обязательно награждал ее тумаком.

Дэвид посмотрел на меня, будто не зная, то ли ему смеяться, то ли плакать.

– Не обращайте на меня внимания, – попросила я их. – Я не хочу, чтобы воспоминания о синяках, полученных в детстве, испортили мое сегодняшнее светлое настроение.

– Ты, наверное, не будешь сегодня тренироваться? – спросил меня Дэвид.

– Я попробую, – ответила я. – У меня же ничего не поломано. Думаю, я смогу работать.

– Но если вдруг голова начнет болеть, обязательно прекрати тренировку. – Роберт резко отодвинул от себя тарелку. Данди и Джек изумленно уставились на него, а миссис Гривс застыла у плиты. – Дело в том, что после таких травм могут быть очень нехорошие последствия. Если ее вдруг начнет клонить в сон, немедленно отошлите ее на кухню к миссис Гривс.

Дэвид согласно кивнул.

Миссис Гривс отвернулась от плиты и с непроницаемым лицом стала вытирать руки о передник.

– Если Меридон станет плохо, позаботьтесь о ней, мэм, – сказал Роберт. – Уложите ее в гостиной.

Миссис Гривс кивнула. Данди замерла, не донеся бутерброд до рта.

– Меридон в гостиной? – бестактно воскликнула она.

Раздражение мелькнуло на лице Роберта.

– Почему бы и нет? – нетерпеливо сказал он. – Я поместил вас над конюшней по единственной причине, что вам там будет удобнее смотреть за лошадьми. Можете сколько угодно приходить в дом и в гостиную тоже, если хотите.

Я чувствовала себя очень неловко от бестактности Данди. К тому же на лице Джека было написано откровенное удивление.

– Это чепуха, – сказала я равнодушно. – Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы работать, и мне не нужен отдых. Во всяком случае, я не собираюсь сидеть в гостиной.

Роберт резко отодвинул свой стул и встал из-за стола.

– Много шуму из ничего, – бросил он и вышел из кухни.

Вслед за ним и Дэвид поднялся на ноги.

– Получасовой отдых, – объявил он нам. – Меридон, я бы хотел посмотреть твою знаменитую лошадь.

Я улыбнулась, и мы все отправились на конюшню взглянуть на мою собственную лошадь при дневном свете.

Она была великолепна. Даже еще красивее, чем я думала. Шея выгибалась высокой-высокой дугой, будто в ее жилах текла арабская кровь. Шкура была серебристо-серой, становясь темнее на крупе. Грива и хвост казались почти белыми, а в черных глазах светился ум. Длинные ноги жеребца были будто обуты в белые чулочки. Услышав мои шаги, он вышел из стойла и покладисто заржал, будто это не он недавно сбрасывал и топтал всадников. Но, увидев остальных, Кей поднял голову и с шумом втянул воздух.