Роберт посмотрел на отца.

– Она очень ленивая, – сказал он просто. – Вы сами сказали.

– Она могла бы готовить, – с отчаянием возразил отец. – Она будет держать ваш фургон в чистоте.

Роберт Гауэр перевел взгляд со своей ослепительной рубашки на застиранное белье отца.

– Мне не нужно двух девчонок, – твердо сказал он. – Я не собираюсь платить за то, чтобы дешевый плохонький пони и две никудышные девчонки занимали место в моем фургоне.

– Одна я никуда не пойду, – отрезала я, и мои глаза сверкнули. – Данди и я будем работать только вместе.

– Ты сделаешь, как тебе говорят, – гневно вскричал отец.

Он попытался схватить меня, но я увернулась и спряталась за спину Роберта Гауэра.

– Данди не бесполезна, – затараторила я. – Она умеет ловить кроликов и хорошо готовит. Она может вырезать цветы из дерева и плести ивовые корзиночки. Она показывает карточные фокусы и танцует. И она очень хорошенькая, вы же сами видели. Она могла бы собирать плату за вход. Она ворует только у чужих!

– И ты без нее ко мне не пойдешь? – испытующе спросил Роберт.

– Без Данди – нет, – решительно отказалась я. Мой голос дрогнул при мысли, что я могла бы избавиться от отца, от Займы, от грязного фургона и от всей этой жалкой жизни. – Я не могу уйти без Данди. Она единственный человек, которого я люблю. Если у меня ее отнимут, мне некого станет любить. А что будет со мной, если я никого не буду любить?

Роберт Гауэр посмотрел на отца.

– Гинея, – сказал он. – Гинея за пони, и я забираю у вас обеих девчонок.

Отец вздохнул с облегчением.

– По рукам, – согласился он и сплюнул на ладонь.

В закрепление сделки они обменялись рукопожатием.—

Они могут перебраться в ваш фургон сразу. Я собираюсь сегодня уезжать.

Я проводила его глазами. Папаша не собирался уезжать сегодня. Он заторопился, боясь, что Роберт Гауэр передумает и лишит его одиннадцати пенсов прибыли. Но я понимала, что гинея была первой ценой, предложенной Робертом, и подумала, что он, должно быть, с самого начала знал, как развернутся события.

Я пошла в свой фургон, Данди уже суетилась там, намереваясь прихватить с нами и ребенка.

– Нет, Данди, – сказала я так, будто была намного старше ее. – Мы сегодня достаточно испытали свое счастье.

Всю неделю мы старались вести себя наилучшим образом.

Данди уходила из города на общественную землю и каждый день приносила домой мясо.

– Откуда ты достала это? – свистящим шепотом спросила я, наблюдая, как она варит в котле кролика.

– У одного доброго джентльмена, который живет в том большом доме, – безмятежно ответила она.

Я водрузила кастрюлю на стол и стала раскладывать ложки.

– Что тебе пришлось сделать взамен? – тревожно поинтересовалась я.

– Ничего, – последовал ответ. – Он только попросил меня сидеть у него на коленях, плакать и вскрикивать: «Не надо! Ах, не надо, папочка» – и что-то вроде этого. Затем он дал мне пенни и послал на кухню за кроликом. И сказал, что завтра я, пожалуй, получу фазана.

Я смотрела на нее неодобрительно.

– А ты сможешь убежать, если придется?

– Конечно, – лукаво сказала она. – Мы сидим около окна, и оно все время открыто.

Я кивнула, не совсем успокоенная. Мне предстояло защищать Данди от странных, пугающих нападений на нее этого дикого мира взрослых. Ее никому до сих пор не удавалось поймать. Ее никогда еще не наказывали. Обчищала ли она карманы или танцевала перед пожилыми джентльменами, подняв высоко юбки, она всегда возвращалась домой с карманами, набитыми монетами. Но если Данди чувствовала опасность, она всегда находила возможность улизнуть.