Так оно и было. Она и ощущала себя маленькой девочкой. Она кожей чувствовала его насмешливый взгляд. Было ясно, что ее ждет суровое испытание – ей собирались прочесть нотацию. Наставить на путь истинный.

– Вам нужно расти, – сказал Туини, – вам предстоит многому научиться.

Мэри Энн всколыхнулась.

– Святые небеса, а я что, не знаю? Я и хочу многому научиться.

– Вы здесь живете?

– Естественно, – с горечью отозвалась она.

– Учитесь?

– Нет. Работаю на дурацкой фабрике разваливающейся хромированной мебели.

– Кем?

– Стенографисткой.

– Вам нравится эта работа?

– Нет.

Туини разглядывал ее.

– У вас есть какой-нибудь талант?

– Что вы имеете в виду?

– Вам нужно какое-нибудь творческое занятие.

– Я просто хочу уехать куда-нибудь, где вокруг были бы люди, от которых не ждешь подвоха.

Туини встал и включил радио. Гостиная наполнилась голосом Сары Вон[4].

– Видно, досталось вам по жизни, – сказал он, возвращаясь в свою выгодную позицию.

– Не знаю. Со мной не было ничего такого уж ужасного. – Она пригубила пиво. – А почему восточное пиво дороже, чем западное?

– Потому что у него более тонкий вкус.

– А я думала, может, из-за стоимости доставки.

– Думали? – На его лицо снова вернулась высокомерная улыбочка.

– Видите ли, у меня не было возможности выяснить. Откуда вы обычно узнаете такие вещи?

– Жизненный опыт в различных областях. Постепенно, с годами приобретаешь изысканный вкус. А для кого-то что восточное пиво, что западное – никакой разницы.

Мэри Энн пиво вообще не нравилось. Она нехотя потягивала из своего стакана, смутно сожалея, что она так молода, так мало видела и еще меньше сделала. Было очевидно, насколько она обыкновенная по сравнению с Карлтоном Туини.

– А каково это – быть певцом?

– В искусстве, – объяснял Туини, – духовное удовлетворение важнее материального успеха. Американское общество интересуют только деньги. Кругом поверхностность.

– Спойте мне что-нибудь, – вдруг сказала Мэри Энн и, смутившись, добавила: – Ну, то есть мне хотелось бы, чтоб вы спели.

– Что, например? – Он поднял бровь.

– «Мальчика на побегушках»[5]. – Она улыбнулась. – Мне нравится эта песня… вы пели ее однажды в «Корольке».

– Значит, это ваша любимая?

– Мы однажды, сто лет назад, пели ее в школе на концерте средних классов.

Мысли ее закружились вокруг школьных лет, когда она в матроске и шотландской клетчатой юбочке строилась в покорную шеренгу, шагавшую от одного класса к другому. Цветные мелки, внеклассная работа, учебные тревоги во время войны…

– Тогда, во время войны, было лучше, – решила она. – Почему сейчас не так?

– Какой войны?

– С наци и япошками. Вы там были?

– Я служил на Тихом океане.

– Кем? – сразу заинтересовалась она.

– Санитаром в госпитале.

– И как, это интересно – работать в госпитале? А как вы туда попали?

– Записался добровольцем.

Свое участие в войне он оценивал не слишком высоко. Он кем начал, тем и кончил: денежное довольствие в двадцать один доллар в месяц.

– А что нужно, чтобы стать медбратом?

– Пойти на курсы, как везде.

Лицо Мэри Энн запылало.

– Это, наверно, так чудесно – посвятить свою жизнь по-настоящему важному делу. Такому, как уход за больными.

– Купать больных стариков. Веселого мало, – произнес Туини с миной отвращения на лице.

Интерес Мэри Энн угас.

– Да уж, – согласилась она, разделяя его неприязнь, – это бы мне вряд ли понравилось. Но ведь это не все время так? В основном-то занимаешься тем, что лечишь людей.

– А что такого хорошего было в войну? – поинтересовался Туини. – Вы же, девушка, и войны-то никогда не видели. Вы не видели, как убивают. А я видел. Война – та еще гадость.