– В нем есть стать, – сказала она. Она продолжала смотреть; он должен был появиться снова. – Это вызывает уважение. Стать и достоинство.

– А отец у тебя какой?

Она пожала плечами:

– Не твое дело.

– Мой отец пел мне колыбельные.

– Ну, – сказала она, – очень мило.

– В таком духе, – бормотал Нитц, – мама, мама, мама… – Он пел все тише, словно проваливаясь в сон. – Вижу я свой гробик, мама. Бух, ух-ох. – Он постучал по клавишам монеткой. – А теперь сыграем это. Ага.

Мэри Энн недоумевала, как это Нитц может клевать носом, когда вокруг столько поводов для беспокойства. Нитц, похоже, полагал, что все должно складываться само собой. Она ему завидовала. Она вдруг пожалела, что не может хотя бы ненадолго отпустить поводья, расслабиться настолько, чтобы отрадные иллюзии овладели и ею.

Внезапно ей послышались отголоски давнишнего ритма, жуткой колыбельной. Она никак не могла забыть ее.

…коль суждено уснуть и не проснуться…

– Ты не веришь в бога? – спросила она Нитца.

Он открыл один глаз.

– Я во все верю. В бога, в Соединенные Штаты, в гидроусилитель руля.

– Толку от тебя мало.

Карлтон Туини снова появился в углу бара. Он болтал с завсегдатаями; сдержанный и гордый, передвигался он от столика к столику.

– Не обращай на него внимания, – пробурчал Нитц, – сейчас он уйдет.

Карлтон Туини приблизился, и она снова вся сжалась. Нитц излучал осуждение, но ей было глубоко наплевать; для себя она уже все решила. И вот она вскочила – быстро, в одно движение.

– Мистер Туини, – выпалила она, и в голосе ее звучали, видимо, все ее чувства, потому что он остановился.

– Да, мисс Мэри Энн?

Она вдруг занервничала.

– Как… ваш водогрей?

– Не знаю.

– А что сказала хозяйка? Вы разве ей не звонили?

– Да, звонил. Но не застал ее.

Затаив дыхание от страха, что он вот-вот уйдет, она не отступала:

– Ну и что же вы намерены делать?

Губы его скривились, а глаза медленно подернулись поволокой. Повернувшись к Полу Нитцу, по-прежнему развалившемуся на банкетке возле пианино, он спросил:

– Она всегда такая?

– По большей части. Мэри живет во вселенной протекающих горшков.

Она покраснела.

– Я думаю о тех, кто живет внизу, – защищалась она.

– О ком? – не понял Туини.

– Вы же на самом верхнем этаже, не так ли? – Она еще не потеряла его, но он уже начинал ускользать. – Вода просочится к ним и испортит им стены и потолки.

Туини двинулся дальше.

– Пусть судятся с хозяйкой, – сказал он, закрывая тему.

– А когда вы закончите выступление? – спросила Мэри Энн, поспевая за ним.

– Через два часа, – ухмыльнулся он, глядя на нее сверху вниз.

– Два часа! Да они к тому времени, может, уже помрут.

Ей предстало видение хаоса: бьющие вовсю гейзеры, расколотые доски, а поверх всего – треск пожара.

– Лучше бы вам пойти туда прямо сейчас. А споете потом. А то нечестно получится по отношению к соседям. Может, там дети внизу. Есть у них дети?

Туини все это уже не забавляло, а начинало раздражать; он не любил, когда ему указывали, что делать.

– Благодарю за участие.

– Идемте.

Она уже все придумала.

Он с холодным недоумением уставился на нее.

– О чем это вы, мисс Мэри Энн?

– Идем! – Она схватила его за рукав и потянула к двери. – Где ваша машина?

Туини вознегодовал:

– Я вполне в состоянии разобраться без вашей помощи.

– На парковке? Ваша машина на парковке?

– У меня нет машины, – угрюмо признался он; его желто-кремовый «Бьюик»-кабриолет недавно был изъят за неуплату кредита.

– А далеко ваш дом?

– Недалеко. Квартала три-четыре.

– Тогда пройдемся. – Она твердо решила не отпускать его дальше, чем на расстояние вытянутой руки, и в своей настойчивости проглотила его проблему целиком.