Калин вскинул бровь.

– С меня что, шкуру потом снимут и на стенку приколотят?

– Если заслужишь. Поднимайся. Вот твоя кровь, – вынув из под ритуального ложа глиняную посудину, шаман всунул её в руки Калина.

Калин заглянул внутрь. Тёмная жидкость слегка переливалась перламутром.

– Это точно кровь? – с подозрением взглянув более пристально, прищурил он глаз и даже принюхался. – И что мне делать с ней?

– В святилище сходишь потом и дар предку, чей знак на тебе, преподнесёшь. Иди к родичу своему, он всё расскажет, как делать надо.

Калин направился к Хузару, а шаман – к вождю. Они беседовали довольно долго, но очень тихо, и мальчик, ничего не расслышал из того разговора. Понятно же, что речь о нём, и от этого желание знать давило душу. Неизвестность нервировала. Пугала. Злила.

Пока Калин напрягал уши, пытаясь разобрать, о чем говорит вождь с «Длинным», Хузар рассказывал про то, как с достойных воинов снимают кожу, выделывают её и хранят в святилище. Там же хранятся и их черепа, которые в последствии используют при различных ритуалах, а по узорам читают о жизни Великих. Каждый житель Ковчега мечтает попасть после смерти в святилище, но удаётся это мало кому. Всё это Калин слушал так, в пол-уха, больше переживая не о далёком будущем и своей изукрашенной шкуре, приколоченной к стене, а о дне сегодняшнем и о планах вождя на его счёт. Тарна, судя по её виду, тоже была вся во внимании, но ей, в отличие от Калина, беседа та была вполне слышна.

– Чёрт, – зло буркнул паренёк, окончательно расстроившись из-за неведения.

Хузар вопросительно на него уставился и, видя, что мальчишка пялится в сторону правителя и совершенно его не слышит, треснул того по уху.

– Ай! – вскрикнул Калин от неожиданности. – Сдурел?!

Беседующие у трона, замолчав, обратили своё внимание на тихую потасовку. Хузар, заметив взгляд вождя, вытянулся в струнку, но тут же расслабился, получив одобрительный кивок.

– Что ты понял из услышанного? – спросил Хузар, угрожающе повиснув над мальчиком.

– Что такими темпами через год на мне места живого не останется, – хмыкнул Калин в ответ. – Весь засинюсь к чёртовой матери, а когда ласты склею, меня выпотрошат и шкурку мою приколотят к стенке для поучительного обозрения будущих поколений.

Лицо вождя исказила гримаса непонимания, а затем гнева.

– Повтори то, что ты сейчас сказал, только понятными словами, – шепнул Калину рядом стоявший Хузар.

Карин усмехнулся, но постарался пояснить более доступными для их понимания словами. Нервное напряжение, давившее мальчика столь длительное время, начало искать выход. Калин откровенно нарывался на неприятности. Он устал бояться. Устал от неизвестности и хотел действий. Пусть происходит хоть что-то. Пусть на него злятся.

«Да лучше пускай убьют, чем эта чёртова свадьба!» – вопил истеричный голос в душе.

Его не пугали монстры, зомби и людоеды так сильно, как одна только мысль о предстоящем людоедстве. Почему-то было чувство, что он полностью лишится не только свободы, но и души. Это жутко пугало, толкая к безумным поступкам. Калин уверил себя – каннибалом ему не быть! Лучше умереть, оставшись человеком, чем жить без души, как они. Эти мысли подкачивали в кровь адреналин, и выливалось всё в безумную весёлость, острый язык и желание вступить в свою последнюю схватку, если не за жизнь, то хоть за душу. Надо только подгадать момент, ведь жить всё-таки хотелось очень, и Калин ждал. Он ждал тот самый шанс, который на миг даст ему возможность спастись. Закончив свои разъяснения тупым аборигенам (как думал про них обозлённый мальчик), он нагло оскалился, ожидая гневной реакции вождя.