Но когда Виола ныряет в мешок и достает его содержимое, и мне становится непереносимо стыдно. Потому что это не игрушки или наряды. Это еда. Хлеб. Много хлеба. Три толстых, хрустящих буханки. А еще фрукты, немного овощей и большое колесо сыра.

Виола быстро отрывает большой кусок от одной из буханок и подносит его ко рту, но старик сзади нее выразительно прочищает горло. Девочка замирает, а потом вспоминает о чем-то. Она подходит ко мне, и, клянусь, я могу услышать как ее желудок урчит от голода.

И всё же она предлагает хлеб мне.

— Нет, спасибо, — давлю я улыбку, надеясь не расплакаться.

Виола смотрит на Бенволио, но тот качает головой. Только теперь она позволяет себе проглотить вожделенный кусок. А Себастьян уже впился зубами в большую грушу.

Я не могу не задаться вопросом, где их родители. Ушли выполнять какую-нибудь работу? Хочется убедить себя в этом, хоть в глубине души я почти сразу поняла, что это не так.

Бенволио отвечает на мой невысказанный вопрос, только когда мы возвращаемся на улицу.

— Их отец, — говорит он, — работал у нас на конюшнях. Он был хорошим человеком. Умер две зимы назад от лихорадки, а его жена вслед за ним. Детей взял к себе ее отец, но он уже стар и не может много работать.

Мы проходим приличное расстояние в тишине. Когда мы проходим мимо проституток, я съеживаюсь от ужаса и обреченности, и Бенволио наверняка думает о том же, о чем и я. Сколько времени пройдет, прежде чем Виола пополнит их ряды?

Наконец мы достигаем безопасной границы рыночной площади, и это занимает не так много времени, как я думала. Неужто я просто ходила кругами? Надо запомнить дорогу.

— Спасибо, что проводил меня, — улыбаюсь я Бенволио.

— Это было честью для меня, синьорина.... — он вопросительно приподнимает бровь. —Синьорина…?

Опять вопрос про мое имя.

— Как жаль, что тебя на будет на балу синьора Капулетти! — восклицаю я, пытаясь уклониться от ответа. — Я была бы рада встретиться там с тобой.

Его глаза темнеют.

— Ты будешь на пиру?

Я киваю, словно извиняясь.

— Да, я… Я родственница Капулетти.

Бенволио на мгновение задумывается над чем-то, а потом разражается добродушным смехом. Как неожиданно.

— Бывает же! — смеется он. — Кажется, у меня с Ромео гораздо больше общего, чем я думал.

Надеюсь, что выражение моего лица не выдает меня с потрохами, когда я слышу имя его кузена.

— А почему ты думаешь, что меня не будет на балу? — лукаво улыбается Бенволио.

— Ну, потому что ты Монтекки, разве нет?

— Но ведь это маскарад, не так ли?

Он подмигивает.

— Да, маскарад.

— Тогда в чем в проблема? Я смешаюсь с гостями, и старик Капулетти не сможет тебя ни в чем обвинить, если мы встретимся и поговорим.

Я смеюсь.

— Какой ты храбрый, однако!

— Не храбрее тебя! Ты всё это время знала, что я Монтекки и всё равно свободно говорила со мной?

Я приосаниваюсь и гордо вскидываю голову.

— Монтекки или нет, мне не важно. Я не боюсь твоей дружбы.

— Дружбы? — Бенволио недоуменно хмурится.

— Ага, — киваю я.

Вдруг мне приходит в голову мысль, от которой мое сердце подпрыгивает и начинает биться чаще. Я хватаю Бенволио за руку, и он вздрагивает.

— Слушай, а если ты сможешь пробраться к Капулетти на бал, то и Меркуцио тоже сможет, так ведь?

Он выглядит растерянным.

— Меркуцио? А при чем тут…

— Он спас мне жизнь сегодня утром, — объясняю я. — Очень хочу увидеть его снова!

Лицо Бенволио искажается недоумением.

— Он спас тебя? — шепчет он.

— Да, во время потасовки. Сразу после того, как я подхватила ребенка и меня ударили. Ты разве не видел?

— Нет, — бормочет Бенволио. — Эту часть не видел.