– Ты спрашиваешь меня как нашкодившего пацана. Задело-то чуть, по касательной. Ну чего ты опять ревешь? Все ведь позади, – он погладил ее по голове как маленькую. – Ребенка разбудишь.

– Манька не плачет почти. Скрипит только, когда хочет есть. Вся в тебя. Ты хоть рассмотрел ее? – сквозь слезы, всхлипывая, спросила Саша с материнской обидой. – Какая хорошенькая наша Маня.

– По-моему, на тебя похожа, – подойдя к кроватке, Петр взглянул на дочь. – Я еще не видел ее глаза. Какие они?

– Такие же, как у тебя, – голубые. И подхалимские. Иди мойся!

Остаток ночи они то спорили, то бурно мирились, то Петр утешал плачущую Сашу. Нервы ее расшатались от ожидания ребенка и ожидания его, Петра. Бравада Саши, которая удивила Горюнова сегодня, когда они встретились, растворилась в сумерках комнаты – горел только слабый ночник около кроватки дочери. И Александра стала слабой, как этот тусклый свет, мягкой, покорной.

Девочка проснулась лишь однажды, и Саша ее покормила, потребовав, чтобы Петр отвернулся. Но он бесцеремонно подглядывал из-под локтя, которым якобы прикрыл глаза. Она чувствовала его взгляд на себе, однако не сердилась.

В четыре утра, измученные и довольные друг другом, они пошли на кухню есть. Это был то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Большая кухня с новой мебелью с красными пластиковыми фасадами, стол у окна, тюль в три четверти, срезанный по низу полукругом, клетчатые шторы в тон клетчатой скатерти. Петр удивился, с каким вкусом Саша все организовала, когда успела все так обставить.

– Оборотистая ты, Александра, – он начал есть жареную свинину с картошкой, подумав, что сейчас не отказался бы от горячего леблеби в сыром зимнем Ираке, по дороге домой из своей цирюльни. – Небось все деньги потратила? – Его зарплату получала она, пока он был за границей.

– Что ты теперь будешь делать? – ушла она от щекотливой темы.

Сведения о сфере его деятельности ей сообщили весьма приблизительные. Но она понимала, что в основном Петр может работать за границей. С его познаниями в арабском, турецком, английском, курманджи и персидском…

Горюнов призадумался, но не над тем, как ответить, а подумал про жену Мура. Она с детьми уехала в Болгарию и там жила. Ее отправили в Софию, видимо, по просьбе Сабирова. Иначе видеться с ней Мур и вовсе не смог бы. Считаясь погибшим для соотечественников, в Россию ездить он не должен. Во всяком случае, до тех пор пока церэушники считают его своим надежным агентом. Как долго он будет вести свою игру? Впервые после смерти Зарифы, в которой Петр, по большому счету, винил и Мура, он подумал о Теймуразе без ярости, а даже с некоторой долей сочувствия и… зависти.

– Без работы не оставят.

– Вот это и пугает, – огорошила его Саша. – Ты должен к маме съездить. Я ей звонила, предупредила о твоем возвращении.

– И как она отреагировала? – с непонятной для Александры усмешкой спросил Петр.

– Она сказала, что ты найдешь массу причин и дел, чтобы не приезжать. Побежишь спасать мир, как обычно. И тебе не стыдно? Глядишь прямо в глаза.

– Я просто сплю с открытыми глазами, – Петр натурально зевнул и злорадно подумал, что не стоило назначать проверку на полиграфе человеку, несколько месяцев не видевшему молодую жену. Как же, выспится он!

Ранний телефонный звонок застал Петра врасплох. Не открывая глаз, он начал искать сотовый рядом, думая, как это у него в горах Кандиль мог оказаться мобильный телефон? Он точно помнил, что не брал его туда. Функционировал в горах только спутниковый. Карайылана из-за телефона чуть там не прикончили – турки отслеживали его перемещения. Горюнов не хотел давать лишний козырь своим «друзьям» из MIT – возможность отслеживать его перемещения.