Эта Мэгги боялась пауков, носила шерстяные носки и заказывала книги на Озон. Ненавидела кетчуп, Тейлор Свифт и «Чоко-Пай», пила чай с соседкой Дженни, у которой не так давно родился ребёнок. Она засыпала на левом боку, подумывала завести собаку и никогда не бывала в Испании.

Эта Мэгги до одури любила Шона, но тот оставил её и умчался с концами, даже не поделившись новым номером телефона. Я чувствовал это предательство в каждой ноте голоса незнакомки и пропускал через себя, как ткань – влагу. Её страдания пропитывали меня без остатка, потому я стал не просто слушать, а вслушиваться.

У этой Мэгги было что-то с рукой. Что именно – я так и не разобрался по тем урывкам её жизни, что падали на мой автоответчик. Она давала уроки гитары тем, кто мечтал научиться играть. В основном, в круг её учеников входили дети разных возрастов, но попадались среди них и взрослые. Пару раз она делилась забавными историями.

– Майку за шестьдесят, можешь поверить? Захотел разучить какую-нибудь романтичную мелодию, чтобы сыграть своей жене на сороковую годовщину свадьбы. Я чуть не расплакалась, Шон, ведь ты никогда не сыграешь мне на нашу сороковую годовщину. У нас не было даже первой…

– У Ленни такие большие уши, что он наверняка должен отлично слышать ритм и мои наставления, но он глух, как пробка. Художники говорят: я так вижу, а этот старичок заявляет: я так слышу. И просто брынчит себе…

– Помнишь, Сойер как-то встречался с девушкой, которая влюблялась только в музыкантов? Так вот ко мне напросилась точно такая же меломанка, чтобы научиться играть и цеплять гитаристов. В любви все средства хороши, но я посоветовала ей найти другого музыкального гуру. Ты ведь меня знаешь, я не люблю возиться с теми, кто не горит музыкой, не живёт ей, не чувствует каждую ноту, как собственный пульс…

А эта Мэгги музыкой горела, жила ей, чувствовала каждую ноту, как собственный пульс, но почему-то забросила гитару. Всё, что связывало её с музыкальным прошлым – так это уроки и записи Кита Ричардса, Нила Янга и Стиви Рэя. Я чуть не подавился яичным роллом, когда услышал, как она любовно описывала свою виниловую коллекцию, и тут же бросил взгляд на пылившиеся пластинки в коробке. Прожив в квартирке Шона несколько недель, я так до конца не распаковал свою жизнь, потому что ей не было места на его полках, на его ящиках и в его шкафах. Ей нигде не было места, разве что в этих пыльных коробках, что жались к дальней стене и выполняли роль временных вешалок для моих заношенных джинс.

Я ничего не знал об этой девушке, и в то же время знал о ней так много. Парадокс моей жизни. Мэгги болтала со мной и вносила в мою жизнь хоть какое-то разнообразие.

– Ты как-то шутил, что все нормальные люди на семьдесят процентов состоят из воды, а я из джаза и пончиков. И почему ты всегда оказываешься прав? Я вспомнила твои слова, сидя на диване вся в крошках и мурашках от исполнения Эсперансы. Её пластинка попалась мне вчера в «Дасти Гроув», в том, что прямо у «Донатс Дак». Не удержалась и купила пластинку вместе с шестью карамельными. Я живо представляю, как ты входишь в квартиру и видишь меня, уплетающую их за обе щеки. Твой смех сливается с голосом Эсперансы, будто так и задумано… Будто ты подпеваешь ей в унисон. Ты ведь всегда подпевал, когда был счастлив. Теперь в моей квартире поёт только проигрыватель…

Пончиковая «Донатс Дак» и правда поселилась прямо напротив царства винила «Дасти Гроув». Единственное соприкосновение наших с Мэгги вселенных – любовь к старым пластинкам и их звучанию. Я последовал за её словами на самую Юг-Лондейл-авеню, чтобы увидеть всё своими глазами. Рай для меломана – пять рядов записей от эры величия «Биттлз» и «Куинн» до современных королев Ланы дель Рей и Адель. Запахи из детства сбили меня с ног и одурманили голову сильнее, чем хмель от «Сиерры Невады», что вливалось в меня последние дни литрами.