— Ну что вы, — машет головой Резнов, — с ним не делали ничего лишнего. Семь раз выкалывал глаза, троих сжёг заживо...

— Прекратите! — останавливает Разин. — Не забывайтесь. Здесь моя дочь.

— Извините, — смущается учёный.

— Вы ведь не думаете, генерал, — равнодушным голосом спрашивает Рогожин, — что кто-то будет кормить и ухаживать за этим ублюдком до конца жизни? Он даже мочится под себя. Поверьте, на нём ещё не всё испытали, или вы его убьёте, или мы продолжим.

— Папа, — рука Зухры ложится на плечо отца, — не заставляй его мучиться. Пожалей. Просто убей... — в глазах девушки стоят слёзы.

— Вы никак жалеете его? — голос капитана сочится сарказмом.

— Нет. Я... Не знаю... Я ненавидела всей душой... Аслана... А это уже не он... То есть он, но... — девушка замолкает, пытаясь собраться с мыслями. — Простить я его не могу, — глаза вспыхивают, — но и ненавидеть это, тоже... — показывает пальцем на скулящее в страхе существо.

— Он заслужил наказание, но не такого... — плечи распрямляются. — Да мне жаль... Не Аслана, но человека. Папа?

— Хорошо, дочка. Дайте мне пистолет.

***

— Спасибо, Ефим Петрович, — Рогожин пожимает руку Резнову. — Отличный препарат, не знал бы, поверил, что он сошёл с ума.

— Ну что ты, Руслан. Святое дело, помочь девочке. Сами-то довести не могли, иначе как работать? Нам грань переходить нельзя.

— А я не верил, что получится, — вздохнул Васильев.

— Ну и зря. Главное что отец не подвёл, беспокоился я, — улыбается учёный. — Ведь думали, труднее будет, однако, хорошо получилось. Вы надеюсь не жалеете о смерти негодяя?

— Вот ещё! Даже жалею, что вы все испытания провели. Рановато сдох...

— Ну что поделать, не заниматься же этим ради удовольствия. Увольте-с.

— Извините, Ефим Петрович, но к таким как он, у меня куча долгов, — сокрушённо качает головой Васильев.

— Понимаю, — учёный вздыхает, — но всё что нужно мы узнали. А вкупе с информацией полученной от Разина... И с тем, что мы выяснили сами за эти годы. Не хочу загадывать, но есть обнадёживающие результаты. Есть...

32. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Никогда ни думал что скажу, но безделье это плохо. На улице мороз за пятьдесят — на лыжах не побегаешь. А мы с парнями в последнее время пристрастились. Тренироваться весь день, махая железяками, надоедает. Понемногу гоняем местную охрану, но тоже скучно! С ними даже не поспаррингуешь. Настолько всё это медленно. С друг другом не интересно...

Пробовали играть в шахматы, шашки, карты, смотреть фильмы... Спросите, чего это с нами. А с того, за прошедшую полторы недели два раза видел Руслана, один Степаныча и ни разу Алёнку. И вообще никого из Валькирий. Марат и Балагур в тоске. Олежка, несмотря на всю сложность его отношений, вообще, чуть ли не в депрессии. Один Пепел радуется. Точнее радовался, первые два дня. На третий стало чего-то не хватать... Так что нашего полку, страдающих без внимания сумасшедших женщин, прибыло.

Димас говорит, что его подружки «хакерши» тоже куда-то запропали, а если и появляются, то бледные и уставшие. Что происходит? Куда все подевались...

Выяснилось. Но как всегда, в режиме «Катастрофа». Пять часов утра. Спим, никого не трогаем и вдруг:

— Подъём!!! Боевая тревога!

Подлетаем с кроватей, адреналин заливает вены.

Всегда подозревал, что что-то не чисто с этой базой. Оказывается, они тут ворота открыть пытались. Открыли на нашу голову. Самые обычные ворота, большие такие... Хотя обычные, это конечно того… перебор или недобор. Смотря как посмотреть.

Здоровенные такие воротины. Метров десять высотой, и столько же в ширину. А вот толщина створок удивляет. Всего миллиметра три. А ведь при размере одной из двух створок десять на пять. Они должны играть, шевелиться как живые. Ан нет, никакой деформации... Что это за металл? И какая-то странная гравировка, то ли рисунки, то ли письмена, не рассмотреть — створки прижаты к стенам. Проход перегораживает стальная баррикада, выстроенная полукругом. И четыре пулемёта, два из них крупняк. Ох не хорошие у меня предчувствия.