Уже позже Володя скажет мне, что день нашей встречи он считает «радостнейшей датой», и, обнимая меня, будет часто шептать: «Я читал «Облако в штанах» и видел только тебя. Не было ни Осипа, ни Эльзы, ни комнаты, ни потолка и пола. Была только ты и твои глаза, которые, как рука, через горло тащили мою душу наружу».

Маяковский закончил читать и обвел аудиторию взглядом. И тут же по своему обыкновению с порога начал хвастать тем, что никто не может писать стихи лучше, чем он, и, поглядев на нас с Осей, безапелляционно добавил, что его стихи никто не понимает и уж точно не умеют читать так, как это нужно.

– Давайте мне любое ваше стихотворение, и я его прочту! – без тени смущения сказала я.

Поэт с удивлением посмотрел на меня и дал мне стихотворение «Мама и убитый немцами вечер». Быстро пробежав глазами по строчкам, я вышла в центр и стала читать! И как потом Володя сказал мне, я прочитала его именно так, как поэт и хотел, как будто почувствовав то, как прочел бы его он сам.

– И как вам? – с жаром воскликнул поэт после того, как я дочитала последнюю строчку.

– Не особенно, – холодно бросила я и удалилась на кухню, пока опешивший от такого неожиданного мнения поэт не нашелся что ответить.

Я всегда знала, что умею быть женственной, умной, капризной, грустной, своенравной, непостоянной, влюбленной – какой угодно. Мне всегда говорили, что я как магнит для мужчин! Я могла каждого из них заставить делать то, что мне хочется. И я захотела, чтобы Маяковский стал безукоризненно нежным, как облако из его стихотворения, покладистым и ласковым, захотела, чтобы он сломался, сломил свою гордость, захотела проникнуть в душу, увидеть, как он сможет менять тона, я захотела увидеть его слабость. И я не позволю молодому парню вести себя в моем доме столь нахально. И уж конечно я знала, что авторов всегда нужно только хвалить, но я не могла вести себя так – меня просто ужасно возмутило такое поведение.

Маяковский же тоже принял этот вызов и весь день и последовавший вечер старался задеть меня своим развязным поведением. Поэт, сидя за столом в тот странный и судьбоносный вечер, ни разу не поменял позы. И ни на кого даже не взглянул. У него, как у настоящего творческого человека, настроение менялось каждые несколько минут – он то жаловался, то негодовал, то издевался, то требовал, то впадал в истерику, то делал паузы. И с деланной развязностью требовал подать ему чаю. Эльза торопливо наливала Владимиру чай из самовара, а я весь вечер молчала. Моя сестра торжествовала, ведь она добилась своего!

И, тем не менее, мне Маяковский понравился. Было что-то в нем такое, что заставляло задуматься, глядя в его огромные глаза. Он был очень высокий, огромный, как скала… И стихи его были особенными, таких она раньше не слышала…

Когда мы с Эльзой вышли на кухню, я шепнула сестре:

– У меня, Эльза, чутье на талант. Твой Володя станет известным!

Эльза только счастливо улыбнулась. Она была спасена!

Но бедняжка Эльза тогда еще не знала, что она своими руками разрушила свое собственное счастье! Она тогда пыталась, как ей казалось, спасти их отношения! У нее был единственный шанс вымолить разрешение им видеться, убедив сестру и ее мужа в том, что Маяковский – великий поэт. И они, действительно, услышали то, что должны были услышать, угадав в Маяковском большой поэтический талант.

Конфликт разрешился, но не так, как предполагала Эльза. Именно в тот день Маяковский безвозвратно полюбил меня…