Наставник говорил, прикрыв глаза веками. На его морщинистом лице, словно старый дряблый картофель, читалось неподдельное воодушевление. В ритм своего повествования он размахивал руками. Казалось, что в своих мыслях он сам играл в одном из таких «оркестров», которым управлял выдуманный им сотор.

Я отхлебнула терша. М-да, крепчал не только напиток, но и маразм наставника.

Можно было бы уйти и не выслушивать каждое занятие подобный бред, но вот беда – мне запрещено заниматься музыкой.

Но я занималась, нарушая закон.

Занималась, потому что не могла жить без неё. Если я не играла хотя бы неделю, то дышать нечем было. Я задыхалась. В последнее время мне всё чаще и чаще хотелось почувствовать кончиками пальцев шероховатость толстых струн и обжечься о тонкие. И ещё эта колыбельная покоя не давала. Она мне снилась чуть ли не каждую ночь. На утро я не помнила ни единой её ноты. До встречи с ишааром.

Я убрала чашки, и мы с наставником перешли в учебный класс. Так он называл малую гостиную, где стоял рояль, стены украшали полотна известных художников, и на стене висела она – киллиара. Излюбленный инструмент Мастеров и Маэстро.

Я с благоговением сняла киллиару.

Маэстро уселся на диван, а я – на широкий стул в центре комнаты. Закинула правую ногу на левую, поставила киллиару.

Первое, что делал музыкант перед игрой, – это разминка. Гаммы заучены до такой степени, что мне нет необходимости смотреть на гриф и деку. Пальцы сами перебирали струны и лады.

Всё время разминки я смотрела на Маэстро, закрывшего глаза. Можно подумать, что он спал, но нет! – наставник внимательно слушал. И если я лажала, то это не ускользало от его внимания и дирижёрской палочки, которая пряталась в трости. Уж она-то точно никогда не промахивалась. Била в цель. У меня потом руки были в синяках. Приходилось тратиться на заживляющие крема, а то родители о чём-нибудь догадались бы.

Да, я терпела выходки Маэстро. Меня, кроме него, никто не мог научить. И ещё он был в курсе шалости, которая могла бы мне стоить даже работы курьера.

Фиоланта, моя подруга, с которой я училась в школе, посещала музыкальную школу. Её семья была из благонадёжных. И с финансами у них всё было в порядке. Только ей не нравилось заниматься. Эти уроки она воспринимала, как наказание. Зато я слушала её и тихо завидовала. Пока Фиола не предложила мне сходить на занятия вместо неё.

– Мы похожи с тобой, – сказала она тогда. – Мой учитель старый, слепой и глухой. Наденешь мою одежду и сходишь. Я дам тебе свой КИЛ, по которому пропускают в школу.

Я, девчонка, которая даже мечтать не могла о таком, ухватилась за эту возможность. Контроль прошла спокойно, даже отзанималась нормально. Учителем Фиоланты как раз и был Маэстро. За урок он похвалил меня раз семнадцать. Меня ни разу в школе не хвалили из-за клейма, а тут наставник не скупился на комплименты.

– Ты не Фиоланта, – он тростью закрыл дверь, когда закончилось занятие.

– Вы расскажете другим?

– Любишь музыку, значит, – опустив мой вопрос, протянул Маэстро.

Он точно не был слепым. Так пристально меня рассматривал, словно что-то выискивал в моей внешности.

Я кивнула.

– Хочешь заниматься?

Закивала с удвоенной силой. Ещё бы!

Он назвал сумму, от которой у меня челюсть упала на пол. Откуда такие деньги у тринадцатилетней девочки-подростка?

– Если хочешь заниматься, то найдёшь, – изрёк наставник. – Дай свой номер. Через месяц я напишу тебе. Придёшь, значит, занимаемся. Если нет, то больше никогда не напишу. И больше в музыкальную школу не приходи.