– Я только неясно понимаю, про что вы говорите, когда говорите «коммунизм». Про политику, про рабочих, что ли?
– Не только про политику, про рабочих – про все. Нет ничего такого, где коммунизм был бы ни при чем. Коммунизм – во всем.
– А книжки про все это есть?
– В том-то и дело, что книжек нет. Есть, да не про все.
– Это печально.
– Не в том суть. Вам бы только войти во вкус. Вы сами книжки напишете.
– Вы обо мне очень высокого мнения.
– Очень. Я считаю, что вы замечательная женщина и если войдете в работу, то развернетесь вовсю.
– Не спешите, Тумин. Вы как будто собираетесь меня уже в партию записывать.
– О нет! Это было бы чрезвычайно вредно и для вас, и для партии.
Велярская хитро сощурилась.
– Пока что вы будете моей партией? Так?
– Так точно.
Подъехали к дому.
– Когда же мы увидимся?
– Приходите в среду вечером ко мне. Муж уезжает в Питер. Я буду совершенно одна дома.
– Слушаюсь.
Велярская вошла в подъезд. Тумин подошел к автомобилю. Шофер открыл дверцы.
– Нет, не надо. Поезжайте в гараж и скажите там, что прождали меня зря, что я никуда не ездил.
Шофер кивнул головой и покатил.
XVIII
Соня пошла с Тарком в столовую обедать.
– Вы были правы, тов. Тарк. Дело принимает печальный оборот.
– Какое дело?
– С Сандаровым.
– Сандаров – погибший человек. После нашего с ним разговора у меня не осталось никаких сомнений.
– Плохо то, что спекулянты начинают его использовать. Этот самый Стрепетов, о котором я вам говорила, проболтался мне вчистую, думая найти во мне сообщницу.
Тарк насторожился.
– Сообщницу в чем?
– В одном грязном деле, на которое Сандаров дал уже согласие.
– А именно?
– Выдать деньги под фиктивную сдачу работы.
Тарк развел руками.
– Приехали.
– Сандаров мне ничего об этом не говорил, и, разумеется, я разговора не начну.
– Понятно. Пусть все идет своим чередом. А когда дело будет сделано, заявите в ЧК.
– Как – в ЧК?
– А как же иначе? Вы обязаны это сделать. Нельзя покрывать спекулянтов. А если Сандаров замешан, то что ж поделаешь. Все равно не в этот раз, так в следующий, но влипнет он непременно. И лучше, чтобы он влип теперь, когда за ним еще мало грешков, чем потом, когда грехов накопится слишком много. Я понимаю, вам это тяжело. Но лучше, если нельзя спасти падающего, его толкнуть. По крайней мере он сразу увидит, куда это ведет.
Соня встала.
– Я тоже так думаю. И, кроме того, у меня нет причин щадить Сандарова, а его спекулянтов тем более.
Когда Соня ушла, к Тарку подошел секретарь ячейки.
– Вы знаете резолюцию М. К. на жалобу Сандарова?
– Нет.
– Признать действия бюро ячейки и тов. Тарка вполне правильными.
XIX
Велярская сама открыла Тумину и провела к себе в комнату.
– Что это у вас за пакет?
– Это книжки. Вы просили.
Велярская засмеялась.
– Спасибо. Но книжки мы теперь отложим. Садитесь вот сюда.
Она усадила его на кушетку. Села рядом.
Тумин улыбнулся.
– Вы сегодня какая-то быстрая, Нина Георгиевна.
– Как всегда.
– Нет, иначе как-то.
– Вам показалось. Я просто очень рада, что вы пришли.
Обнялись, поцеловались.
– Я принес вам все, что мог достать подходящего. Но боюсь, что вас это не удовлетворит.
– Вы про что?
– Про книжки.
– Ах, про книжки. Я посмотрю; если будет скучно, я не буду читать.
Тумин поморщился.
– Мне хочется, чтобы вы все-таки вчитались. А я бы вам потом рассказал самое главное, чего там нет.
– Самое главное – чтобы вы ко мне хорошо относились.
– Я отношусь к вам замечательно.
– Правда? Вы меня любите немножко?
– Не немножко, а очень.
– Правда?
Велярская кинулась ему на шею и крепко поцеловала в губы. Тумин сидел неподвижно. Велярская встала.