– Лидия всегда говорить, что любит Григория! Но тогда – почему?

– Если вы ей дарили драгоценности и меха, – сказала, как отрезала, мадам Лекур, – ей трудно было говорить вам что-либо иное. Сколько вам лет, князь?

– Двадцать восемь. А почему вы спрашиваете?

– Да потому, что уже пора бы получше разбираться в женщинах… особенно в тех, кто выступает на парижских подмостках. Они ветрены, в основном – корыстны, а главное, они очень дорожат своей свободой. На вашем месте я бы попыталась найти себе другую подругу. Для вас это не должно быть трудным…

– О, нет! Такая очаровательная женщина найти трудно!

– Но попробуйте! Париж полон красивыми дамами. Что же касается вас, то мой возраст позволяет мне заключить, что вы хороший мальчик. Может быть, чересчур темпераментный, однако…

– Если вы позволите, мадам, – прервал ее начальник вокзала, начавший уже нервничать из-за этой неожиданной задержки, – я бы предпочел, чтобы мы покинули поезд и продолжили эту интереснейшую дискуссию у меня в кабинете. «Средиземноморский экспресс» и так опаздывает, а он, как следует из его названия, все-таки экспресс, а не черепаха. Он должен отходить…

Пока Пьер Бо и начальник поезда давали свидетельские показания агенту, ответственному за безопасность на вокзале Лион-Перраш, с поезда ссадили князя и его мохнатого казака, казавшегося немым, так как за все время он не проронил ни единого слова. Генеральша Лекур оставила свои фамилию и адрес на случай, если потребуются ее свидетельские показания. Орхидее пришлось сделать то же самое. Ее купе было теперь свободно, хотя дверь немного пострадала, и она выразила желание вернуться туда, чтобы не причинять неудобства своей новой знакомой.

– Вам нужно принять чего-нибудь ободряющего, – сказала та, взяв ее за руку. – Когда этот сумасшедший поезд тронется, найдите нам чего-нибудь выпить, мой маленький Пьер…

Орхидея согласилась:

– Отличная идея! Может быть, немного чаю?

– Чаю? – с гримасой ужаса воскликнула мадам Лекур. – И это вы называете ободряющим?! А не лучше ли будет выпить шампанского?

– Нет, спасибо. Я… я не очень люблю его. Все эти пузырьки щиплют нос и дают отрыжку.

– Отрыжку? О, Матерь Божья!.. Бедный Пьер Периньон, наверное, перевернулся в гробу!..

– И все же, может быть, вам принести полбутылочки, мадам генеральша? – предложил проводник.

– Нет, черт возьми! Впрочем, если вы выпьете со мной…

– На службе это невозможно, вы же знаете.

– А я-то надеялась! Ладно, принесите мне тогда стаканчик старого арманьяка… Ах! Пока не забыла: зайдите ко мне в купе и скажите мисс Прайс, что она может вылезти из-под кушетки и лечь в постель… Я скоро к ней вернусь…

Раздался резкий звук свистка.

Поезд слегка дернуло.

Пьер Бо, стоя возле двери вагона, которую он только что закрыл, задумчиво смотрел на убегающую освещенную платформу, и его вдруг охватило странное чувство благодарности к князю Холанчину. Ведь именно благодаря буйному характеру русского Орхидея совсем недавно заботливо склонилась над ним, Пьером, и это был миг настоящего счастья, по сравнению с которым огромная шишка у него на лбу ничего не стоила!..

В больших спальных вагонах двери стали захлопываться одна за другой, шторы задергивались, пассажиры устраивались на ночлег, откладывая разговоры о случившемся до завтрака.

Со своей привычной величественностью «Средиземноморский экспресс» снова пустился в путь – навстречу Стране солнца и сладкой жизни…

Орхидея с Агатой Лекур уже почти покончили со своими напитками, как вдруг раздался стук в дверь. Генеральша открыла, и перед ними появилась белокурая, вся взъерошенная и очень огорченная Лидия д’Оврэ.