– Безусловно, но люди такого рода обычно не верят тому, что видят. Он предпочитал удостовериться в правдивости полученной информации. Что касается меня, то мадемуазель д’Оврэ, садясь в поезд, выглядела крайне взволнованной, она дала мне соответствующие указания, и я ответил им, что ее в моем вагоне нет. Ну, чем все кончилось, вам известно…

Прибытие в Лион «Средиземноморского экспресса», освещенного словно в праздник (все пассажиры, конечно же, проснулись и были в высшей степени возбуждены), хотя обычно все происходило тихо и в темноте, произвело сенсацию. Примчались местные власти, была вызвана полиция и занялась виновниками переполоха.

Опасаясь предстоящего опроса свидетелей, Орхидея сказала, что неважно себя чувствует, и поручила Пьеру Бо вместо нее объяснить, что произошло.

– Пойду отдохнуть к себе в купе, – сказала она.

– Пойдемте-ка лучше ко мне! – предложила дама в сиреневых бигудях. – Я путешествую с мисс Прайс, а она англичанка и труслива, как маленькая собачка: едва услышала ваш крик, тут же бросилась под кушетку. Мы ее там и оставим! Кстати, я жена генерала Лекура, урожденная Бегон, благородных марсельских кровей. Что касается вас, то вы – мадам… Бланшар, если я правильно запомнила фамилию, по которой обращался к вам Пьер?

Орхидея не стала возражать.

В эту самую минуту начальник поезда и еще один служащий мощного телосложения с помощью проводника попытались вывести нападавшего, который, казалось, полностью успокоился и овладел собой. С акцентом, выдававшим в нем уроженца берегов Волги, он потребовал, чтобы ему дали возможность идти свободно:

– Я не позволять обращаться с собой, как со злоумышленник! Я великий князь Григорий Холанчин, двоюродный брат его величества императора всея Руси!

– Поверьте, я глубоко сожалею, князь, – сурово ответил ему Пьер Бо, – но вы ни с того ни с сего ворвались в чужое спальное купе и грубо набросились на эту даму, напугав ее. Более того, вы нашли нормальным оглушить безо всякой на то причины трех проводников, среди которых, кстати, был и я, и вы должны понимать, что в подобных обстоятельствах ваше дальнейшее пребывание в поезде невозможно.

Русский посмотрел на Орхидею с нескрываемым удивлением:

– Произошел чудовищный ошибка! Я не имею чести знать эта дама, и я ничего не понимать. Ведь на табличке было написано: мадемуазель д’Оврэ, номер четыре…

– В последнюю минуту все поменялось.

– То есть… моя Лидия здесь нет? – спросил князь, почти готовый расплакаться.

– Похоже, что нет, – ответила генеральша. – Однако, вместо того чтобы причитать, вы бы лучше извинились перед мадам Бланшар. Или вы считаете нормальным врываться к кому-либо, как ураган, не говоря при этом ни слова?

– Не надо давать уроки вежливости князь Холанчин! Он принесет извинения, но разве вы не видеть, что он просто оторопел от восхищение: мадам красива, как пери[11] с берегов Волги! – в романтическом порыве воскликнул он. – Я очень грустно, что пугать вас, но я безумно влюблен в моя обожаемая Лидия! Я хотел бы жениться на ней… подарить ей жизнь королевы… строить замок для нее, бросать состояние к этим маленьким ножкам, но моя обожаемая Лидия предпочитать всему этому какой-то жалкий театришко… Она уехала, даже не подарив мне последний поцелуй!

Он выглядел настолько искренне безутешным, что Орхидея почувствовала, как в ней зарождается симпатия к этому светловолосому великану, лицо которого, несмотря на его усы и импозантные бакенбарды, было простодушным, как у ребенка.

– Любовь – это чувство сложное, – ласково сказала она. – И порой очень трудно бывает предположить, отплатит ли она нам взаимностью…