До этого момента.

Сейчас великая и ужасная Ультрамарина смотрела с любовью и беспокойством. Даже узкий зрачок не пугал, а словно бы источал внутреннее тепло, которое окутывало малышку с ног до головы. Убаюкивало и помогало расслабиться. Впервые в жизни почувствовать себя не будущей королевой, а просто маленькой девочкой. Для Лауры это было небывалым счастьем.

— Да, это я, — прошептала Ульяна, мужественно борясь с собой. — Твоя мама.

Последние слова прозвучали так чужеродно, словно уста королевы Сильвестрии никогда прежде не произносили их.

— Как ты себя чувствуешь, Лаура?

Девочка послушно прислушалась к себе. Уловила поток внутренней силы, принадлежавший ей от рождения. Тот, который был великой честью и одновременно проклятием.

— Я почти восстановилась, о, несущая смерть, — прошептала Лаура нежным и звонким голоском. Тем, который презирала Ультрамарина. Будущая правительница не должна выглядеть уязвимой. Никогда. — Прости мою слабость. И то, что не могу встать.

Лаура попыталась подняться, но тут же рухнула обратно на постель, пискнув, как угодивший в мышеловку мышонок. Королева не простит. Даже принцесса, единственная наследница Сильвестрии не может нежиться в постели в присутствии королевы.

— Ничего, лежи, пока не станет лучше.

Когда Ультрамарина занесла руку, Лаура запретила себе дернуться и показать страх. Затаила дыхание, ожидая пощечины. Но этого не произошло. Вместо этого королева погладила ее по щеке.

Радость, сияющее счастье, волнение — вот что испытала Лаура в тот момент. Мать удостоила ее великой чести прикоснуться. Такое случалось лишь однажды, когда Лаура победила в честном поединке сразу двух юных рыцарей и, даже получив удар клинком, не упала. Но тогда Ультрамарина лишь тронула ее плечо. В том жесте не было той любви и нежности, которая ощущалась теперь.

— Ты голодна? Хочешь пить?

Еще одно откровение для Лауры. Мать позволит ей испытывать голод и жажду? Чувства, запрещенные прежде? Будущая правительница не должна ощущать ничего, даже боль и страх или печаль. Это удел простолюдинов. Тех, кто не облечен великой властью. Хуже может быть только любовь и привязанность.

— Немного, — призналась девочка, разрешив себе понять, что ее горло пересохло, а в животе бурчит, как в дырявом бочонке.

— Сейчас тебя накормим, — пообещала Ульяна.

Хотела ободряюще улыбнуться, но губы отказывались растягиваться, как будто вообще не знали, что от них требуется.

Лаура реагировала на мать странно. Боялась ее, но сейчас смотрела с подозрением. Ульяна явно делала что-то не так. Поступала не как Ультрамарина. Разговаривала и вела себя иначе. Но не могла поступить по-другому. Чужое сердце, непривычное к подобным ощущениям, сейчас разрывалось от жалости к малышке. Такой слабой и беспомощной, но одновременно стойкой.

Ульяне хотелось ее обнять. Прижать к себе и успокоить. Однако интуиция подсказывала: так поступать нельзя. Лаура и без того заметила в ней изменения. Кому еще, как не родной дочери, первой понять, что ее мать подменили?

— Юния! Клавдия!!! — прикрикнула Ульяна, точно зная, что ее услышат даже в самом дальне уголке замка. — Где вас носит, мерзавки?!

А вот последние слова принадлежали не Ульяне. Их по привычке произнесли уста королевы Сильвестрии.

— О, несущая смерть!..

На зов тотчас откликнулись две девушки в черных платьях, дополненных белоснежными передниками и чепцами. «Горничные» — вспомнила Ульяна. Юния была рыжей, но тщательно прятала волосы от взгляда, прежде всего, королевы. Ультрамарина не терпела, когда что-то или кто-то мельтешило у нее перед глазами. Седовласую, несмотря на юный возраст, Клавдию отличала хромота. Передвигаясь, она припадала на левую ногу, но в том не было вины Ультрамарины. Девушка получила увечье при рождении.