- Потому что твой отец – умирающий инженер без гроша в кармане. А мой начальник – миллионер, воротила строительного бизнеса. Разницу чувствуешь?

Разворачиваюсь на пятках. Сердце гулко бьется о ребра. Сволочь! Как я могла надеяться на ее помощь?

- Мария! – несется мне в след с нажимом. – Не вздумай меня подставить. Иначе я ТАК позабочусь об Андрее, что его даже на кладбище не примут, не то что в онкологическом центре.

Замираю у входа.

- Я заеду за тобой через два часа. Будь готова.  

Она не обманула. Едва я добралась до дома, как явилась сиделка. Женщина средних лет, в чистом медицинском костюме, излучающая уверенность и спокойствие.

- Ни о чем не переживайте, - она по-матерински похлопывает меня по руке. – Я записала ваш номер, отзвонюсь вечером.

- Вечером? – с тревогой поглядываю на отца. – Я пока не знаю, во сколько вернусь, вы меня дождетесь?

- Мария Андреевна, - голос сиделки понижается. Ее озабоченный взгляд мечется между мной и отцом. – У меня круглосуточная работа с плавающим выходным.

- Что? – я не улавливаю сути.

- В моем договоре сделан упор на необходимость присмотра за Андреем Сергеевичем и ночью.

- Не понимаю, - я действительно не понимаю, зачем нам сиделка ночью.

 – Мария Андреевна, вы знаете, где живет Марат Азатович?

- Нет еще…

- Господин Набиев живет в элитном коттеджном поселке, за городом.

- Но я… - смотрю на хмурого отца и едва сдерживаю слезы.

- Обычно прислуга проживает в доме хозяина. В город выезжает только в свой выходной.

Почему мне не сказала об этом Милана?

Срываюсь к телефону, нажимаю кнопку вызова. Она же знает, как плохо отцу! Я не могу его бросить сейчас!

- Ты готова? – холодный голос в трубке словно ведро ледяной воды окатывает меня с ног до головы. Моментально вспоминаю ее злые слова: «Не вздумай меня подставить. Иначе я ТАК позабочусь об Андрее, что его даже на кладбище не примут, не то что в онкологическом центре».

Обреченно выдыхаю, отворачиваясь от папы.

- Готова, когда ты будешь?

- Спускайся, - резко бросает она и скидывает вызов.

Подхватываю небольшую сумку с вещами и бросаюсь папе на шею.

- Все будет хорошо, папуль, - не могу сдержать слез. Два тоненьких соленых ручейка бегут по щекам. – Я заработаю денег и ты поправишься…

Рыдания душат меня. Зарываюсь лицом в мягкую ткань его рубашки.

- Маша, солнышко, останься. Оно того не стоит, - и  так слабый голос отца дрожит. – Операция мне уже не поможет…

- Не говори так!  - вскидываю заплаканное лицо. – Доктор сказал, что обязательно поможет!

Он сказал, что должна помочь, если мы успеем как можно раньше. Но еще надо собрать кучу дорогостоящих анализов. Времени мало, как и шансов. Вот примерно, что он сказал. Но папе знать об этом необязательно.

- Приглядите за ним, - смахиваю ребром ладони слезы, обращаясь к сиделке. – Пожалуйста.

 Она понимающе кивает. А я выскакиваю за дверь. Сердце сжимается. Дыхание перехватывает.

 Я в лепешку расшибусь. Буду работать и день, и ночь, лишь бы заработать необходимые деньги!

Ох, если бы я только знала, куда заведет меня такое рвение к ночной работе.

У Миланы Валерьевны дорогая сочно-красная иномарка, ярким пятном выделяющаяся на фоне серости и уныния хрущевского двора.

Вдохнув полной грудью, тяну ручку.

Она даже не поворачивается в мою сторону. Едва успеваю пристегнуться, как она  переключает рычаг передач и рвет с места.

Сколько мы едем по серым улицам, пустынным районам и мокрому осеннему лесу не знаю. Мне кажется бесконечно.

Она не говорит со мной, не задает вопросов.

Мне все равно. У нас уже очень давно нет ничего общего. Примерно лет десять-двенадцать.