– Тот, с которого драконят скидывают? – подозрительно уточнила я. – У нас нет крыльев.

– Людей из него выпускают через тот же вход, через который и запускают, – благостно отозвался нон.

И я, набрав в грудь воздуха, решительно произнесла:

– А что мне будет за то, что я соглашусь поехать с вами?

Сгустившуюся тишину можно было потрогать руками и, возможно, собрать ложкой… Но мне было совершенно безразлично как на мнение семьи – оно у них вряд ли поменяется, – так и на мнение нона: наши дороги разойдутся и вряд ли когда-либо сойдутся вновь. А вот умирающая в снегу дракошка мне не безразлична. И раз уж мы идем в тот храм – пусть ищут мне ребенка!

– Прошу прощения? – нормальным голосом осведомился нон. – Что вам будет за то, что вы побываете там, куда нет доступа рядовым людям?

– Да, – я чуть струхнула и, как это всегда со мной и бывает, еще сильней обнаглела, – а что? Мне туда не надо, я уже год как замуж выйти не могу. Вы знали, что...

– Знал, – оборвал меня нон, – я ничего вам не дам.

– Значит, я никуда не поеду. Нет такого закона, чтобы не Предназначенную в горы увозить!

– Фике! – взвыла матушка в унисон с Кики.

Но я их проигнорировала. Жрец сверлил меня темным тяжелым взглядом, но уже через минуту сдался:

– Сколько? Тысяча, две? Благословение на счастливое деторождение?

Я все это послушала, а после спокойно сказала:

– Нет, по дороге к храму умирает маленькая дракошка, мы должны найти ее. Потратить столько времени, сколько потребуется, привлечь стольких людей, магов и драконов, сколько потребуется. В противном случае я не позволю вам себя использовать.

Нон опешил:

– Какая дракошка? Юная драконица?

– Какая там драконица, когда у нее чешуйки еще детские, – фыркнула я. – Малюсенькая дракошка.

– Вы сказали, у вас нет образования, – протянул нон, – как интересно. Откуда у вас связь с драконицей? Уж простите, но, в силу образования и происхождения, я не могу использовать ваш… вариант именования.

– Она мне приснилась, а после... После у меня появилось вот это. – Я показала ему запястье. – И учтите, я действительно могу запереть в себе магию.

Жрец замолчал. Он смотрел на мое запястье, на Кики, что вся изошла алыми пятнами (так, запомнить: мне краснеть нельзя), на старшую леди Дьерран и в итоге негромко проговорил:

– Позволите проверить?

– Разумеется, – кивнула я, – мы же деловые люди.

Нон мои слова проигнорировал и жестом подозвал к себе оробевшую Кики, затем приказал мне:

– Кладите ладонь на Вместилище.

А я, вызвав в себе то ощущение, которым меня накрывало при зарядке последнего накопителя, лишь сосредоточенно кивнула. Кики уложила поверх моих пальцев свою ладонь, и куб остался нем.

– Как это возможно? – оторопел жрец.

Он, положив свою руку на ладонь Кики, так придавил нас к кубу, что у меня от боли слезы выступили. Однако ж куб остался нем.

– Может, кровь использовать? – обеспокоенно произнесла старшая леди Дьерран.

И кто-то из иных нонов возмущенно прошипел, что Вместилище нельзя осквернять кровью. Я же порадовалась, а то они нацедили бы с меня пару мешков крови, и дракошка осталась бы в снегах.

– Объясните мне, прошу, – настойчиво повторил жрец.

– Уже год я каждый день заряжаю накопители для ткацких станков, – тихо проговорила я. – До изнеможения, до кровавых мушек перед глазами. Иногда получается так, что истощение наступает в процессе заряда, и тогда приходится рвать связь с накопителем. Что, признаться, не всегда у меня выходило. Но я научилась, жить-то хочется. Выгоревшие маги живут недолго и очень мучительно, сами знаете.