В класс входит худющая высоченная дама. Теперь я понимаю, отчего училку прозвали Шваброй. Ее остриженные по плечи седые волосы топорщатся в разные стороны, будто их лет десять не мыли и не причесывали. За огромными линзами очков зло поблескивают маленькие злые бусины блеклых голубоватых глаз.

— Доброе утро, класс! — скрипуче здоровается Швабра.

— Доброе утро, Тамара Николаевна!!! — хором, точно солдаты, рявкают ученики.

— Добро пожаловать в ад… — шепчет прыщавый парнишка. — Никогда не смотри классной в глаза, она этого терпеть не может!..

— Это кто у нас там шушукается?! — раненым буйволом ревет Швабра. — Коля Сидоренко!

Парнишка подскакивает, как ужаленный. Смотря исключительно в пол, шепчет что-то вроде клятв в вечной преданности и покорности. Только лбом об пол не стукается.

Глядя на его униженную позу, Швабра смягчается, Кивает в такт его словам и, приподняв руку, еще сильнее взбивает всклокоченные волосы.

— Верю тебе в последний раз, присаживайся, Коля, — произносит она. Довольно улыбается (если этот оскал можно вообще назвать улыбкой), идет вдоль рядов к нашей парте. Но вот взгляд ее белесых глаз наталкивается на меня. — А это еще кто?!

Я забываю…

Забываю о предупреждении не смотреть ей в глаза! Это ж нужно привычку иметь, лупиться в пол, когда разговариваешь с учителем.

— Ольга Серова… — пищу я, запоздало опуская взгляд. — Меня перевели к вам из районной школы.

Костлявая ладонь Швабры больно сдавливает плечо. Чувствую на себе тяжелый взгляд, и волосы на затылке встают от него дыбом.

— Тебе хана!.. — подводит итог Сидоренко Коля.

Такого презрения в глазах, такой неприкрытой ненависти к себе я еще не испытывала. Взгляд Швабры режет меня на куски, как сливочное масло, рассматривает через линзы все внутренности. Внутри меня все будто сжимается в тугой комок. Если бы за презрение вручали медали, Швабра получила ее первой.

— Ах, да, кажется, припоминаю… — хмурится она, постукивая указательным пальцем по тонкой бесцветной губе. Вторая ее рука, похожая на когти хищной птицы, сильнее сжимает мое плечо. — Новенькая. Тебе разве не сказали про устав школы: краситься нельзя!

О чем это она? Я никогда в жизни не красилась… Разве что разок стащила у мамы тушь, когда была совсем девочкой. Эх, и долго потом болели глаза и пятая точка. Первые — от неумения пользоваться, вторая — из-за стоимости: тушь-то оказалась французской.

— Я не крашусь, — пытаюсь оправдаться и болезненно морщусь. На плече наверняка останется синяк. И зияющая дыра в груди от сверлящего взгляда.

Мое плечо наконец-то оставляют в покое. Но вместо этого жесткие пальцы Швабры терзают мои волосы. Так дергают за косу, что у меня из глаз пробиваются слезы.

— А это что?! — почти визжит классная.

— Это мой натуральный цвет, — признаюсь, мечтая провалиться сквозь землю.

Признаться, я и не ждала, что мое появление в классе станет каким-то особенным событием. Но на такой прием уж точно не рассчитывала.

— Пересядь подальше, вон туда! — Швабра тычет в самый дальний и самый темный угол класса. — И постарайся не попадаться мне на глаза.

На этом мое знакомство с классной завершается.

Весь оставшийся урок, оказавшийся моей любимой литературой, сижу, как набитое соломой чучело. В голове копошатся мысли, далекие от поэзии Золотого века. Голос Швабры кажется карканьем ворон, кружащих над моей могилой. Стоит классной посмотреть в мою сторону, как я мечтаю провалиться сквозь землю.

— Это тебе еще повезло, — говорит Машка после долгожданного звонка. — Наверное, у Швабры сегодня настроение хорошее. Иначе бы она приказала тебе покрасить голову или носить платок.