– Сочувствую. А что с ней случилось?

– Ее убили, – ответил он и осекся, резко глянув на меня. – Но тебе волноваться не о чем. Все виновные давно наказаны. И в роддоме ты будешь под постоянным присмотром.

От таких новостей я замерла, ощущая, как по спине прокатились колючие мурашки. Потом сглотнула. Но, раз он говорит, что волноваться незачем – у меня нет причин ему не верить. Поэтому дальше я просто поинтересовалась:

– Вы любили ее?

А он вдруг произнес:

– Да…

Теперь мне стало более понятно его поведение. Почему меня практически заперли в этой квартире. Почему именно здесь развернули больничный пункт с целым оборудованием. Плюс круглосуточная охрана. А еще стало понятно – почему этот мужчина так сильно ждет своего ребенка. И откуда вообще в нем эти знания о беременности.

– Но ты и сама постарайся, чтобы все прошло хорошо, – сказал он мне, пристально глядя в глаза.

Он будто давал мне установку. И с таким посылом, будто не простит, если именно я что-то сделаю не так.

– Конечно.

Уж не знаю, что именно сработало, но уже через день я почувствовала неприятные спазмы внизу живота. Как оказалось – я рожаю.

День «икс» наконец-то настал.

21. Глава 20

Все началось под утро. Отзвонившись Сафронову и врачам, Влас отвез меня в больницу. Все остальное как в бреду. Больно, долго и мучительно. Я не орала, не ругалась матом на персонал, я настолько вымоталась к моменту основного процесса, что пришлось принудительно открывать в себе второе дыхание. И, наконец, комнату прорезал тоненький детский плачь. А когда мне на грудь положили крохотное дрожащее тельце, я не смогла не улыбнуться. Такой маленький, совсем беззащитный. Он чмокал губами, пытаясь разглядеть окружающий мир.

«Куда это я попал?» – так и говорило его сморщенное личико.

– Мамкину сиську ищет, – произнесла рядом акушерка, женщина уже в возрасте. – Покорми уж его.

– Я?

– Ну а кто? Мать же у нас тут только ты.

– Нет, я не его мать, – зачем-то сказала ей.

На что женщина так посмотрела на меня, как на бедную умалишенную девочку.

– Откажешься что ли? Зачем рожала тогда?

– Так я не для себя.

– Суррогатная что ли?

– Почти.

– Почти это как? – не поняла она.

Такой сложный вопрос, что мне резко расхотелось разговаривать дальше. И зачем вообще я это сейчас делаю? Мне положен полный покой и заслуженный отдых.

– Ой, не знаю, в наше время такого не было, – забубнила она, пока убиралась в комнате. – Даже в войну своих детей не бросали. Это же твоя кровиночка. Это же ты его под сердцем носила. А сейчас напридумывали. Отказываются, отдают, продают… и всюду деньги, деньги, деньги…

Стараясь не вникать в смысл ее слов, я смотрела на малыша. Он уже нашел источник своей еды и теперь лениво причмокивал, буквально засыпая у меня на груди.

– Устал, мой хороший, – произнесла рядом акушерка с широкой улыбкой. – Еще бы, такое дело сегодня сделал. Из мамки выбираться – это сколько же сил надо.

И снова она назвала меня «мамой». А у меня слезы уже к горлу подкатили. Так сильно, вдруг, захотелось плакать. Закусив губу, я крепче прижала к себе малыша и поправила на нем одеяльце, которым тот был укрыт.

– Ну, вот как ты его отдашь? – зачем-то спросила у меня акушерка, заглядывая в глаза.

Если бы я не устала так сильно, то наверняка бы сейчас наорала на нее, чтоб оставила в покое. Вот какое ее дело? Чего она лезет?

Меня спасло только то, что в палату открылась дверь. И на пороге появился Сафронов. И вид у него был очень взволнованный. Глаза бешеные, губы сжаты. Он буквально ворвался внутрь и подскочил ко мне, устремляя свой взгляд на малыша – на своего сына. И сразу замер, будто и вовсе перестав дышать.