В какой-то момент в квартире остались только Женя и Борис.

– На людях ты был с ней на «вы», а когда зашли в гостиную, сразу перешел на «ты». Ну а потом она и вовсе обозвала тебя свиньей, а ты никак не отреагировал. И давно вы с ней в отношениях? Ребенок ее, тот, что еще в животе, может, от тебя? Так, может, это ты и замочил Троицкую, чтобы подставить Хованского?

Борис от непритворного удивления не нашелся что и сказать первые несколько секунд после выдвинутого ему нелепейшего обвинения. Но потом просто закрыл лицо руками, сдерживая хохот.

– Не понимаю, что это тебя так развеселило! – разозлилась Женя.

– Она просто жена моего друга.

– Так друга или приятеля?

– Это так важно? Он мой хороший знакомый. Мы вместе ездили в командировку, я его сопровождал, вместе бывали в мужских компаниях, когда я был еще не женат…

– И ты ухаживал за его женой Эммой?

– Эмма, Гектор… Прямо как какая-то оперетта! Смешно, Женя.

– Но как ты мог позволить ей так разговаривать с тобой? Я понимаю, ее муж был с тобой в мужских компаниях, а она там что делала? Любовников себе выбирала?

– Женя, уймись, а то я отправлю тебя сейчас домой, – зашипел Борис и вызвал этой оголтелой фразой у Жени новый приступ ярости.

Она выбежала из квартиры, унося в себе огромный, просто-таки колоссальный козырь: возможность теперь при каждом удобном случае шпынять Бориса своей придуманной (!) ревностью. Она затерроризирует его этой беременной Эммой. И тогда посмотрит, как он будет себя вести, как реагировать, как чувствовать себя в такие минуты. Будет оправдываться или смеяться, злиться или найдет какой-нибудь свой способ, как ее успокоить.

В дверях она столкнулась с хозяйкой, возвращавшейся в квартиру, чтобы, вероятно, прибраться. Реброва с Журавлевым на лестнице уже не было. Они поехали допрашивать Хованскую. А куда же подевался сам подозреваемый? Скорее всего, его повезли в Следственный комитет, тоже на допрос. Что же Борис-то, его адвокат, медлит?

Он должен был выйти из квартиры с минуты на минуту, и он в силу своего характера не сможет пройти мимо нее, как чужой, посторонний, потянет за собой на допрос или прикажет возвращаться домой. Поэтому Женя ринулась по лестнице вниз и, уже оказавшись на улице и не обнаружив, конечно же, ни одной знакомой машины, завернула за угол дома. Спряталась от мужа.

Ирина

Ирина Савченко вернулась с работы поздно, надо было успеть подготовить документы к завтрашнему дню. Зная характер своего директора, его вечное недовольство и завышенные требования к мелочам, на которые другой бы не обратил внимания, надо было сделать всё тщательно, учитывая все его замечания и пожелания. Но при всем этом, постоянно придираясь к своим подчиненным, изводя их своей сварливостью и хронически кислым выражением лица, как руководитель он был справедливым, часто поощрял коллектив премиями и каждый раз, возвращаясь с полей, где они строили или реконструировали фермы, привозил фермерские продукты: мясо, птицу, яйца, молочку.

Ирина жила одна и часто отказывалась от своей доли, отдавая ее семейным коллегам.

«Ну сколько мне одной надо?» – всегда говорила она в таких случаях, и в коллективе, где она проработала почти десять лет, ее ценили за доброту, скромность и тот нейтралитет, который она поддерживала всегда, какие бы внутренние конфликты или даже войны ни разгорались.

Именно эта ее позиция, на самом деле вызванная страхами перед людьми, и сделала ее почти незаметной, превратила ее поначалу в «мебель». Все в коллективе знали, что у нее всегда можно занять денег, попросить ее подвезти куда-то или даже отвезти за город (у Иры была своя машина, доставшаяся ей в наследство от родителей), что она всегда готова поделиться своим фермерским пайком, одолжить кому-то термос на выходные, стать поручителем в банке, и вот в какой-то момент она из «мебели» превратилась в своего человека, в личность, которую все стали уважать и ценить.