Когда, меньше года назад, узнал, что у меня, с вероятностью в девяносто процентов, дочь есть, чуть приступ сердечный не схватил.

Помню, летел, перечитывал сообщение от давнего приятеля своего, с которым по юности много чего веселого пережили и которому, одному из немногих в этом мире, я мог доверять, пусть и не сто процентов, но даже семьдесят — это пиздец, как кучеряво…

И писал мой приятель, что сейчас в его доме находится дочь моей любви единственной, девчонки, которая когда-то очень сильно в голову запала. А потом и сердце вынула, кинув меня и свалив в самый тяжелый момент жизни.

Я давно простил ее, хоть и поступила она, как тварь, конечно же. Но я зла не держал. Просто… Просто помнил про нее. И думал… Иногда. Но не искал.

Зачем я ей? Сиделец, с длинным шлейфом подвигов за плечами. Она всегда моей этой стороны жизни боялась… И вот, когда смогла, воспользовалась моментом, чтоб свалить так далеко, что и след потерялся.

Нет, если б я цель поставил, то нашел бы.

Но я не ставил.

Проглотил, пережил, отпустил…

А зря.

Лара, как оказалось, не одна сбежала. Дочь мою увезла. И воспитывала ее, как умела. И нового папашу ей нашла быстро настолько, что ни у кого не было сомнений, что девочка — его родная дочь.

При одной только мысли, что я мог бы так и не узнать ничего, пот холодный до сих пор прошибает…

Она ведь росла, росла и выросла, моя девочка, моя Василиса. В такую красотку выросла, что взгляда не оторвать… Я и не мог оторвать. Смотрел, смотрел, глазам не верил…

Дочь.

Василиса.

Дочь Лары.

Охренеть…

В тот момент я был до такой степени ошеломлен и сбит с толку, что не сразу просек ситуацию во всей ее полноте. Меня только невероятное, бесконечное удивление переполняло и такая же невероятная, бесконечная радость. Ослепительная, как летнее солнце у нас, на Севере. Белое и яростное.

Я долго промаргивался, долго пытался снова начать дышать, вокруг смотреть… Вопросы задавать.

А когда сумел это сделать, выяснилось, что моя девочка совсем не так уж хорошо жила, со своей мамой. Со своим папашей, которому дико повезло, что он сдох к моменту, когда я нашел Василису.

Узнав, через что пришлось пройти моей дочери, я впервые испытал то самое чувство полного бессилия. И невозможности что-то изменить. Не изменишь трудное детство моей девочки в секте. Не заставишь забыть предательства родителей. Боль от разлуки. Горечь одиночества. Она долго была одна, моя Василиса.

Она сумела выжить.

И в тот момент единственное, что я хотел, это забрать ее с собой и дать, наконец, все то, чего она заслуживала.

И тут выяснилось, что со своими желаниями и стремлениями я сильно опоздал.

Василисе уже все дали.

И саму Василису забрали. Нагло увели у меня прямо из-под носа! Не дали даже насладиться ощущением того, что у меня теперь дочь есть!

Потому что моя дочь, оказывается, уже была чьей-то женщиной! И даже хуже: дважды чьей-то женщиной!

Я тут и одного-то парня едва стерпел, а их у нее, оказывается, было двое!

Два балбеса, два великовозрастных придурка, годных только на то, чтоб кулаками махать и старшим дерзить!

Они забрали мою девочку и не собирались отдавать! Еще и огрызались, щенки!

Ну вот кто такое стерпит, скажите?

Кто?

Да даже человек с ангельским терпением не выдержит!

А у меня терпение вообще никогда не было отличительной чертой!

Привыкал я долго.

Разговаривал с Василисой, убеждал, угрожал, советовал, искушал разными возможностями…

Но моя дочь взяла лучшие черты характера от меня — силу, стойкость в убеждениях, прямоту. И худшие — от своей матери. Ослиное упрямство и неумение выбирать правильных мужиков.