– Это был не яд, а что-то другое, – перестал отнекиваться Ксенион. – Антидот Игрейне он якобы прислал, но по её состоянию я понял, что то, что мы с ней выпили, не было ядом. Это было что-то совершенно новое. По моим ощущениям я не ослаб, но стал для Рашингавы более лёгкой мишенью, и последний удар всё ещё за ним.

– Зачем всё так усложнять?

– Он – учёный прежде всего. Его амбиции лежат в научной сфере, а я мало понимаю эти его дела. Так что… откуда мне знать?..

Ксенион медленно опустил ресницы, и его лицо приняло несколько скорбное выражение. Но вряд ли это было связано с тем, о чём дракон говорил. Он далеко не из тех, кто будет сожалеть о своём незнании чего-либо. Скорее он думал о свой смерти и той жизни, которую вели сейчас другие драконы.

– Ничего удивительного в том, что кто только не подумывает убить тебя, Ксенион, – не сдержалась Хисуи. – Ты досадил очень многим.

– Я уже сплю, – самым вредным тоном сказал дракон, поморщившись и поджав губы, но глаз так и не открыв.

– Конечно, никому бы не хотелось такое услышать, – протянула, после вздоха, Хисуи. – Но надо жить так, чтобы никто даже не подумал сказать тебе такое.

– Ошибаешься, – едко произнёс Ксенион, широко распахнув глаза, – живи ты хоть как святой, но рано или поздно найдётся тот, кто расскажет всем, что знает от твоей любовницы, что ты держишь в подвале троих нищих, которых заставляешь заниматься сексом друг с другом и мёртвой лошадью.

– У тебя больная фантазия, – скривилась Хисуи.

– Я пример привёл.

– Больная, – настаивала она.

– Не переводи тему.

– Больная, – противно повторяла Хисуи.

– Но ты поняла, что я имел в виду, правда же?

– Да, но твоя больная фантазия впечатлила меня больше.

– Именно этого я и не понимаю в человеческой природе. Почему вам так важно усмотреть и указать на неправильность окружающих, чтобы возвысится в собственных и чужих глазах? Почему так важно хоть в чём-то быть лучше или хотя бы не хуже? Вы сами, люди, почему не считаете зависимость от оценки чем-то более унизительным, чем банальность ваших мыслей, действий и жизней?

– Банальность жизней?! – вспыхнув, переспросила Хисуи. – Банальность моей жизни?.. – вскричала она, вскакивая. Глаза Ксениона вдруг стали очень большими и настороженными, а Хисуи повело в сторону улицы, и, взмахнув руками, принцесса сделала шаг нечаянно подогнувшейся ногой. Полетела вниз и зажмурилась. Но вместо страшного удара о брусчатку внизу ощутила крепкую хватку на талии, и прежде, чем открыла глаза, оказалась поставленной обратно на крышу. Взволнованное лицо спасителя-Ксениона теперь показалось ей чертовски красивым, просто совершенным.

А потом Ксенион выдохнул, тихонько ругнувшись, мило улыбнулся, да и предложил ей убраться с крыши навсегда. За руку завёл в спальню и не сильно, но выразительно хлопнул дверью.

Хисуи немного выждала и сбежала из спальни. Ноги понесли её к выходу. Что бы там ни говорил Ксенион, что бы и как бы ни чувствовал, а дракон-ящер, ожидающий смерти, вполне может захотеть в последний раз заняться сексом с человеческой женщиной. Теперь, после чуть не случившегося падения с крыши, она внезапно остро прониклась жаждой жить.

И почему драконов волнуют именно человеческие женщины, интересно?

К тому же он спас ей жизнь в очередной раз. Сапфир ей говорил, что они живут не в том мире, где платят за спасение, но дракон может видеть всё несколько иначе.

На пути Хисуи встал дворецкий дома, Эйверин. Высокий, поджарый, крайне уверенный в себе человек с ледяным взглядом тёмно-карих глаз, иногда он всем своим видом наталкивал на мысль о том, что ему тут не место.