Хоть и говорил о себе Иван Сергеевич как о неумехе косоруком, но и ступеньки подгнившие на крыльце поменял, и крышу на сарайке поправил, и забор в конце огорода отремонтировал, чтобы козы соседские не лезли. Да мало ли к чему в хозяйстве мужчина может руки приложить. С чем сам не справлялся – приглашал умельцев, да не бутылкой «беленькой» расплачивался, которая никакой пользы семье работника не принесёт, а не скупясь рублями.

– Детей же в школу собирать скоро, деньги в таком деле больше пригодятся, чем выпивка, – ответил он как-то одному недовольному. Тот только вздохнул, почесал в затылке и согласился.

Похоже, этот разговор надоумил постояльца ещё на одно дело.

– Верочка, а скажи мне, ты в какой класс в этом году пойдёшь?

– Во второй, – с неохотой ответила я.

Ну не нравилось мне учиться! Читать? Мало-мальски умею. Считать? Когда будет что – научусь. Вон мамка прожила почти всю жизнь в деревне, много ей её аттестат и диплом ветврача пригодились? И я проживу.

Выслушав мою пламенную речь о бесполезности образования, Иван Сергеевич не стал спорить и доказывать обратное, но через некоторое время вечером вышел из своей комнаты с невероятно красивой книгой. Обложка сияла яркими красками и глянцем, картинки приковывали взгляд. А ещё книга манила запахом чего-то непонятного, но страсть как привлекательного. Постоялец присел к столу, надел очки и стал читать. Я обошла вокруг стола несколько раз, пытаясь незаметно через плечо взглянуть на картинки внутри книги. Но их там было не так много, как обычно бывает в детских книжках, да и без пояснений непонятно было, что происходит.

– Верочка, ты чего маешься? – отложил книгу Иван Сергеевич.

– Мне интересно, что вы читаете.

Мужчина закрыл книгу и подвинул ко мне, предлагая прочитать название.

– «Без семьи». – Слова были простые и дались мне с лёгкостью. – О чём это?

– О мальчике, который остался один и вынужден был выживать, скитаясь по дорогам Франции.

Тема была мне близка. Хоть я и жила с Настёной как у Христа за пазухой, но, кажется, неосознанная боль сиротства всё равно таилось где-то в глубине души.

– А вы мне почитаете? – решилась я попросить доброго дяденьку, который мне редко когда отказывал.

– Ты же сама умеешь. Возьми и читай.

И я прочитала. Сначала с трудом продиралась сквозь «сложные» слова, перечитывая их по нескольку раз, потом дело пошло ловчее. Закончила читать как раз к первому сентября. Злоключения мальчика Реми произвели на меня такое впечатление, что я, как ни странно, переосмыслила свою жизнь.

– Ма, он смог выжить потому, что многое умел и постоянно учился новому, – делилась я мыслями. – А я такая неумеха…

– Так кто тебе мешает изменить свое отношение к учёбе? Ты вот недавно сказала, что мой диплом ветврача где-то пылится, но почему-то не подумала о том, что вся деревня бежит ко мне, когда у кого скотина заболеет.

– Я не подумала… – повинилась я, обхватила руками талию женщины, ставшей мне самой родной, и уткнулась носом ей куда-то в грудь.

Вот такими нехитрыми приёмами мать с Иваном Сергеевичем настраивали меня на учёбу. Второй класс я закончила круглой отличницей, и на стене гостиной, которую по-деревенски называли «залой», появилась моя первая похвальная грамота. Гордилась я этим безмерно, мечтая летом оторваться в вылазках по лесу и на речку. Мне казалось, что я это заслужила. Но однажды утром, выйдя к завтраку, постоялец, ставший к тому времени мужем Настасьи, сказал:

– Guten morgen, Fräulein.* – Доброе утро, барышня. (нем)

– А? – единственное, что смогла я ответить, уставившись на собеседника.