– А как ведет себя за завтраком молодая баронесса?

– Не знаю. Очень вежливо. Да нет… – Итале снова махнул рукой, – мне там не место!

Френин ухмыльнулся.

– Ладно, переезжай ко мне, если хочешь. Здесь, конечно, не особняк на улице Рочес и не поместье в Валь Малафрене, зато платишь всего пятнадцать крунеров в квартал. Какое-то время можно пожить и вместе.

– Спасибо тебе большое, Дживан! – сказал Итале, искренне ему благодарный и словно не замечая его насмешливого тона, чем весьма удивил Френина и в то же время совершенно его обезоружил.

Френин так и не сумел установить между ними тот барьер превосходства, которого ему, человеку завистливому, так недоставало. Хотя на самом деле барьер этот существовал между ними постоянно, и «перепрыгнуть» его Френину было не под силу: этот барьер создавали беспечная храбрость и врожденное благородство Итале, который никогда и никому не позволил бы себя унизить, как, впрочем, никогда и никому не позволил бы унизить и никого из своих друзей; он был довольно вспыльчив, зато отходчив и впоследствии зла ни на кого не держал; его дружба была простой и прочной. Но Френин хотел от Итале чего-то большего; он и сам не знал, чего именно от него хочет. Что хорошего в простой дружбе? Ему всегда хотелось до конца понять душу Итале, с первого взгляда казавшегося человеком совершенно безыскусным; понять ее и переделать по своему вкусу, подчинить своей воле; только это ему не удавалось никогда! И, возможно, только ради этого, не желая расставаться с Итале, Френин и решился тогда предложить друзьям свой план переезда в Красной.

– А с Кошатницей мы все уладим, – говорил он между тем. – Это ведь она тебе внизу встретилась. Между прочим, она требует, чтобы ее называли «госпожа Роза». Слушай, Итале, я здесь уже два месяца, но не заметил пока ничего особенного. Никакой революционной деятельности.

Итале осторожно присел на стул; три колченогих стула и стол составляли всю обстановку просторной комнаты.

– Ну, какая-нибудь организация непременно должна существовать! – сказал он убежденно.

– Я ее пока не обнаружил.

– Но в кафе «Иллирика»…

– В «Иллирике» одни старики да третьесортные поэты! И полно австрийских шпионов.

– Существуют, наконец, тайные общества…

– Существовали. И перестали существовать уже много лет назад. Разве что общество «Друзья Конституции» еще держится; на востоке в него вступило немало бывших военных, особенно в Кесене и Совене. Но только не здесь! Здесь вообще ничего нет. Если не считать «Амиктийи».

– Ну что ж, тогда все зависит от нас самих! Издательская деятельность… и все прочее, о чем мы говорили в Соларии.

– А толку-то? Издавать литературный ежемесячный журнал…

– Слушай, кто, в конце концов, выиграл пари насчет написанного пером?

– А кого посадили под домашний арест?

– Между прочим, революция 1789 года вспыхнула не случайно и отнюдь не в душах народных. Именно писатели…

– Ну хорошо, но у нас тут Руссо что-то не видно.

– Ты в этом уверен? Да и потом, у нас есть их работы – и Руссо, и Демулена, и других авторов, французских, английских, американских по крайней мере за последние сто лет! Отчего бы не воспользоваться ими? Ведь понятно, почему наше правительство так боится печатного слова! Слушай, я тут подобрал кое-какие недавние высказывания Генца – специально чтобы раззадорить себя. Вот, например, он говорит: «В качестве превентивной меры, дабы избежать появления в прессе оскорбительных заявлений в адрес властей предержащих, в течение нескольких ближайших лет я бы вообще ничего не печатал. И впоследствии, придерживаясь подобной установки, мы могли бы достаточно скоро вернуться к той Истине, что содержится в Слове Господнем».