Понятно, боится заразиться. Я не осуждала его за это. Многие болезни могли поражать целые деревни, а магия здесь хоть и могущественна, но неспособна излечить всех разом.

— Я понимаю, господин, и полностью разделяю ваши методы, — кротко ответила я, потупив глаза. Сесть мне не предложили, но я не обиделась. Не рассиживаться пришла, а посмотреть, как работает Гравий.

— Вот и хорошо. Сейчас я буду звать первого больного, и вы под моим руководством, после того, как он уйдёт, конечно, скажите, чем бедолага болен, и как вылечить недуг.

Снова кивнула. Старалась помалкивать, чтобы не ляпнуть лишнего. Чувствовала я себя пока неудобно, как воришка, надевшая чужое платье.

Каждый день я просыпалась с ощущением, что сейчас открою глаза и окажусь в привычной обстановке. Увижу жёлтую настольную лампу со старинным абажуром и зелёного пузатого декоративного зайца. Они достались мне от родителей, поэтом ценились особо высоко.

А потом я долго лежала, всматривалась в высокий потолок спальни Исильды и гадала, как это мне посчастливилось оказаться в другом мире и ничего за это не заплатить. Пока.

Вот и сейчас смотрела на шкафы, плотно придвинутые к круглым стенам кабинета целителя, подогнанные так, что повторяли очертания комнаты, и гадала, прочитал ли Гравий все эти фолианты и толстенные труды, выставленные за стеклянными створками. Или всё это было больше для антуража и служило целью впечатлить больных?

Гравий слыл мастером своего дела, но я в этом сомневалась. Если он и был мастер, то по части мистификаций.

Об этом говорили и его внешний вид, и манера общения с пациентами. Даже пассы руками, за которыми не следовало магического воздействия, свидетельствовали против лекарского искусства моего первого учителя.

Слуга впустил внутрь мужчину, и я ахнула, быстро прикрыв рот ладонью.

Это был Стефан. Мой бывший любовник выглядел неважнецки: Златопупс поблёк и имел вид побитого молью дорогого пальто.

— Я к вам за помощью, — хрипло произнёс он с порога, когда дверь за слугой закрылась, но натолкнувшись взглядом на меня, Стефан замолчал. Не забыв посмотреть с таким подозрением, отчего мои щёки запылали ещё сильнее.

Он хромал на правую ногу, и в этом, я подозревала, была моя вина. Я перенесла недуг варана на Златопупса. Тогда это казалось разумным и справедливым, но сейчас мне стало жаль мужчину.

Привыкший быть безупречным, одетый с иголочки, он имел вид несчастный, но старался храбриться и делать вид, что нога его совсем не беспокоит и отказывался носить трость, способную облегчить боль.

— Это моя помощница, — бросил Гравий таким тоном, словно извинялся перед господином, но поделать ничего не мог.

Поднялся и отошёл к единственному окну в комнате. Оно находилось за столом, так что пациент при всём желании не мог бы подойти к целителю.

— Я бы предпочёл поговорить с вами с глазу на глаз, по делам отца, знаете ли, пришёл, — оправдывался Златопупс.

— Ну, разумеется, — кивнул целитель и уже повернулся ко мне, чтобы сказать: «Подожди за дверью», но я опередила его:

— Не прогоняйте. Я могу вам помочь, господин Метровский, — выпалила я, выйдя вперёд. — У вас нога болит. Началось внезапно, вы хромаете, но стараетесь не показывать виду. И началось это недавно, после моего экзамена.

Я выдала всё, что знала. Боялась, что меня всё равно выставят за дверь, но хотела сказать, что вылечиться можно. Может, это наследие памяти Габи, но жалость к Златопупсу не проходила.

Не значит, что я забыла о том, как он обошёлся с Габриэллой, но всё же, думаю, он уже наказан. А она, моя предшественница, любила его. Пусть хотя бы ради неё я дам сыну бургомистра надежду.