Кто-то из курсантов чихнул, кто-то подвинул стул, и эти два звука провалились в тишину, как в омут.

– «Нашей» Службы?.. – спросил Иван с ударением. – Значит, есть и другие?..

– За обсуждение данной темы полагается… – инструктор выразительно постучал пальцем по мнемокорректору. – Разница в том, что вам закроют несколько месяцев, а мне несколько лет. Сказав «наша Служба», я всего лишь противопоставил ее другим ведомствам… допустим, налоговой полиции и рыбнадзору. Понятно?..

Иванов пригладил всклокоченную макушку, но в его прическе это едва ли что-то изменило. Инструктор медленно дошел до стола и сел, сложив ладони у подбородка.

– У вас интересная книга, – обратился он к Ивану. – Энциклопедия дохристианской Руси? Спрячьте ее под подушку, она вам не понадобится. Мы не занимаемся историей. Каждая операция – это частный случай, краткий миг в чьей-то жизни, иногда трагический… Но он не имеет отношения к истории. Или так: не должен иметь, – подчеркнул инструктор. – В этом и заключается наша задача. Любой человек, вторгаясь в прошлое или получая информацию из будущего, нарушает естественный ход событий. Здесь вопросов нет?.. Отлично. Дело за малым: разобраться, что же это такое – «естественный ход». Вы можете возразить, что год две тысячи сороковой с точки зрения потомков уже состоялся, тогда как для нас он находится в будущем. Соответственно, на взгляд потомка, это жесткая и полностью определенная событийная линия, не терпящая никаких «бы» и «если». Мы же с вами считаем, что две тысячи сорокового года еще не существует. Он пока формируется – под влиянием наших поступков и нашего ежесекундного выбора. Правильно?..

Инструктор покусал большой палец и, положив руки на стол, неожиданно объявил:

– Нет! Неправильно… Вам ведь обещали разочарование? Обещали утрату иллюзий?.. Готовы?.. Сейчас утратите, – сказал он серьезно. – Понятие «будущее» исключительно субъективно. Любое событие находится в будущем лишь по отношению к иному, более раннему событию. Относительно же более позднего оно… нетрудно догадаться, в прошлом. Таким образом, каждый момент времени всегда будет расположен не только «после» чего-то, но и «до». Каждый момент – часть той самой сложившейся линии. И языческая Русь, и Гагарин, и верхняя граница нашей зоны, две тысячи семидесятый год, – всё уже история, всё уже в прошлом. Я ничего не упустил?.. Ах, да… Где-то на этой линии помещается и ваша жизнь. Которая, как и моя, объективно уже состоялась вплоть до…

У стенки опять чихнули, и инструктор покачал головой.

– Совершенно верно. И даже это. И то, что вы сделаете через неделю, через месяц… К сожалению. К великому сожалению… Объективно всё это уже произошло. Мы с вами родились, потребили некоторое количество пищи, сносили столько-то пар обуви – и умерли. Примерно так мы воспринимаем людей прошлого. Точно так же кто-то воспринимает и наше настоящее. Жизнь каждого человека уже прожита – до последнего вздоха. Она вплетена в общую магистраль, которая лично мне представляется эдаким бесконечным бетонным столбом… ну, возможно, у вас фантазия окажется побогаче… Вот что Служба подразумевает под «естественным ходом событий». Бетонный столб. Его мы и охраняем.

Инструктор снова покосился на энциклопедию и отвернулся к окну.

– Жду ваших вопросов…

Курсанты подавленно молчали. Олег несколько секунд рассматривал поверхность парты и, убедившись, что ничего нового не увидит, перевел взгляд на плачущую березу.

Америку инструктор не открыл, отнюдь. К аналогичному выводу Шорохов мог бы прийти сам, путем несложных логических рассуждений. Однако ему, как и всякому нормальному человеку, проделывать этот путь не было нужды. Даже попав на базу, в школу операторов, и уже зная, к чему их готовят, Олег не спешил забегать вперед. Будет время – всё объяснят. Теперь время настало, и им объяснили. Почти всё. Шорохов чувствовал собственную беспомощность и бесполезность. Он не мог избавиться от мысли, что его обманули, – в самый момент рождения, когда ему дали жизнь, но при этом отобрали что-то не менее ценное.