— Целая? — уточнил Феликс.

— Местами, — уклончиво ответила кошка и отвернулась, скрывая коварно перекошенную мордочку.

На горизонте замаячила перспектива провалиться сквозь гнилые ступени.

Впрочем, она не оправдалась. В заборе нашлась пристойного размера дыра в заросший кустами дворик, посреди которого бодро догнивали свой век потерянные домом оконные рамы, сложенные неаккуратной, но живописной горкой.

За горкой темнел дверной проём и обещанная лестница — бетонная, относительно дома — новая, и потому — целая даже не местами, а почти полностью.

Феликс быстро поднялся по ней наверх, поднял заржавленный люк и вылез на чердак — когда-то полностью крытый и темный, сейчас — щедро продырявленный временем.

Сквозь щели и дыры лился мягкий свет, в размытом пятнышке которого нахохлилась красновато-бурая, с жирными черными пятнами по правому боку, Катерина Ивановна.

— Черепашка-ниндзя, — мрачно произнесла она, открывая глаза, — сплю и вижу, последний миг нашего сотрудничества.

— Мечтаете… в рабочее время? — дыхание немного сбилось — сперва на лестнице, после — от осознания перспективы очередного купания. Он наклонился поближе, чтобы рассмотреть новый катеринин окрас. — Вы в курсе, что это масляные пятна? Такие шампунь не берет…

Кошка ощерила маленькие острые зубки.

— Зато тебя береттт-сс-с, — закипела она и махнула когтистой лапкой в сантиметре от неосторожно сунутого ей лица, — или поберет-с-с! Чёрт!

Феликс дернулся назад — к спасению, но Катерина уже развернулась и побежала в самый темный угол, попутно освещая себе дорогу встроенными зелёными фонарями.

— Чирик-чирик! — поторапливал Чирик из темноты.

— Мя, — отвечала Катерина, выхватывая потусторонним магическим светом из черноты то гору старых проводов, то ворох тряпья. — Эй, не подходи! — фыркнула она догнавшему её Феликсу, — она боится.

— Кто?

Закуток, в который они забрались, казался совершенно пустым. Пришлось подождать с десяток минут, пока из тени в зеленоватый свет не высунулась изящная чёрная головка с белой полосой и яркой красной шапочкой.

Чирик зачирикал. Катерина склонила голову, мякнула.

Серый журавль, точная копия того, что они уже встречали на озере, ответил не сразу.

— Щелк-щелк, щелк, — Феликсу птичьи слова напомнили скрип несмазанной двери, — щщщелк. — а вот кошка с воробьем явно понимали, о чем идет речь. — Да, я бы-ы-ла, — голос её звучал грустно, — и видела: приш-шел один, потом еще два. Черные! — она задрожала, — ч-чёрные! На двух ногах! Как он!

Большая птица, вспомнив о пережитом, замахала крыльями, поднимая по полу волну пыли.

— Спокойно, — промяукала Катерина, — этот со мной.

— Что слу… чхи… лось? — в носу у Феликса засвербило и он пожалел, что не встал ещё дальше — все равно ничего не понимает, а места на чердаке полно в пределах семидесяти футов.

— Ты нервируешь свидетельницу, — взъярилась кошка.

— Свидетельницу? — он посмотрел на журавлиху, забившуюся в угол и спрятавшую изящную головку под растрепанное крыло, — «так это — «она»!» — Чем?!

— Ногами!

Феликс посмотрел вниз — джинсы с кроссовками после птичьей историки сравнялись цветом — от колен и до пола его покрывала сероватая чердачная пыль. Но это после птичьей истерики. Может, ей не нравятся чистые гости? С чумазой Катериной разговаривала…

— Какого… чем не угодили мои ноги?

— Количеством.

— Как же вы меня бесите, — сказал стажер, отчаявшийся понять женскую логику.

— Взаимно!

— Наконец-то вы признались!

— Взаимно! А теперь — замолкни, я итак с трудом разбираю, что трещат эти двое.

Феликс демонстративно развернулся и отошел к противоположной стене.