– Маэстро!
Марик на секунду отвлёкся от нот и собственных мыслей. Под окошком стоял Рудик. Глаза с чайные блюдца, сам бледный-бледный.
– Маэстро, я не могу!
– Чего ты не можешь? – зашипел на него Марик. – Ты обалдел? Уже твой выход!
– Я не могу! У меня голос пропал! От страха, наверное!
Рудик действительно не говорил, а сипел. И выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок.
– С ума сошёл?! Ты провалишь спектакль!
Сцена пустовала. Зрители пока ещё сидели смирно. Наверное, думали, что так и задумано, что пауза есть в сценарии.
– Я не пойду! Я не буду! – сипел Рудик.
– Ну ты…
Надо было действовать быстро. Марик бросил инструмент и одним движением перемахнул через подоконник. Сорвал бабочку, закатал штанины, расстегнул рубашку. Ну какой есть Гаврош. Снял кепарь с Рудика и рванул на сцену. Эх, какая музыка пропадёт! Но лучше спеть без музыки, чем не спеть никак.
Он вылетел на сцену с реквизитной, тоже бабушкиной корзинкой в руках.
– Я бесстрашный Гаврош, я наполняю свою корзинку патронами убитых солдат. Что? Картечь? Ну и что, кто боится картечи? Дождик идёт, вот и всё!
Хорошо, что он сам писал текст, и отлично его помнил. Только кто будет «стрелять» аккордами, если за инструментом никого? Но «выстрелы» зазвучали вовремя. Марик бросил взгляд на окно. Ну хоть догадался! За пианино уже сидел Рудик.
– О, а вот и пороховица! Пригодится, воды напиться!
Рудик заиграл вступление песенки. Марик сделал два шага к публике, чтобы услышали все. Он совсем не планировал петь. Не репетировал. Он пропевал написанную им песенку всего пару раз, когда сводил слова и музыку. Но что ему оставалось делать?
Все обитатели Нантера
Уроды по вине Вольтера.
Все старожилы Палессо
Болваны по вине Руссо.
Марику не нравился собственный голос. Уж больно звонкий, детский какой-то. У Рудика лучше получалось, да оно и понятно, он же будущий певец. И папа у него…
Но публика слушала, затаив дыхание. И пришлось продолжать.
Не удалась моя карьера,
И это по вине Вольтера
Судьбы сломалось колесо,
И в этом виноват Руссо.
Зазвучали лишние, смешивающиеся с музыкой аккорды – это засвистели пули, пытающиеся поразить бесстрашного Гавроша. Марик легко уворачивался от них, продолжая свои весёлые куплеты.
Я не беру с ханжей примера,
И это по вине Вольтера.
А бедность мною, как в серсо,
Играет по вине Руссо
Ещё один громкий аккорд вмешался в льющийся мотив песенки – вражеская пуля, всё-таки доставшая дерзкого мальчишку. Марик пошатнулся, рухнул в пыль на одно колено, но впереди ещё куплет.
Я пташка малого размера,
И это по вине Вольтера.
Но могут на меня лассо
Накинуть по вине…1
И свалился на землю. Очень эмоционально свалился, в последний момент понял, что можно было и полегче. Земля-то утоптанная, жёсткая. Но чего не сделаешь ради искусства. Почему же такая тишина? Марик осторожно приоткрыл один глаз, и тут же зажмурился снова, потому что на него обрушился град аплодисментов. Кажется, кто-то даже кричал «браво».
Марик поднялся, отряхнул коленки. Из-за занавеса появилась Ленка-Козетта и Толик-Вальжан, он же Тенардье. Рудик смущённо выглядывал из окна. Марик махнул ему, мол, иди сюда, чего уж. И краснеющий Рудик перелез через подоконник и присоединился к ним. Ребята кланялись, принимали поздравления. И вдруг в аплодирующей толпе Марик заметил дедушку Азада. Он стоял позади всех, прислонившись к фонарному столбу и внимательно следил за происходящим. Дедушка улыбался. И вот тогда Марик почувствовал, что он по-настоящему счастлив.
Часть 2. Голос
***
Мне казалось, что Марат пел всегда. Марат и его голос существовали как единое целое, и неважно, пел он со сцены про отважных революционеров или солнечную Италию (ещё одна наша общая страсть), или дома, для единственного слушателя исполнял серенаду влюблённого гасконца, давал интервью телевизионщикам, как всегда порыкивая, чтобы быстрее снимали, без дублей – он ненавидел повторять одно и то же, или кричал мне из комнаты в кухню, что сейчас умрёт без бутерброда с докторской колбасой. Неважно. Для меня его голос всегда звучал одинаково волшебно. Низкий, с едва уловимой хрипотцой, с перекатывающимся «р-р-р». Волшебный.