— Лида, пожалуйста. Тебе это ничего не стоит, а мне будет стоить очень дорого, — ныла эта ушастая сволочь в телефон.

— За все, что мы в жизни берем, мы платим. «На дне» Горького перечитай, или прочитай. Ты, кажется, с курсом школьной литературы вообще не знаком. Там еще и «Преступление и наказание» было…

— Война и мир, блин! — выплюнул Хруслов мне в ухо. — Давай потом повоюем. Сейчас помоги.

— Да с какой стати?!

— Потому что ты добрая. Так Анька считает.

— Ой, да неужели! Я от твоей сестры о себе много добрых слов из-за тебя услышала.

— Мне извиниться?

Это вопрос, что ли? Тупой, еще тупее?

— Да? — выдал Хруслов грубо. — Я извиняюсь. И даже заплачу. За этот вечер. Завтра Давыдов кого-нибудь найдёт. Или сам за руль сядет. Сейчас ему звонить нельзя. У него на Казанской серьёзная встреча. Он там точно пьет, а пьяный он за руль ни-ни…

— Мне только твоего пьяного миллионера не хватало для личного счастья. Ты чего мне-то звонишь? Друзей мужеского полу нетути? Совсем нетути? Одни бабы?

— Терентьева, хватит издеваться! Ты реально тупая? Я не могу в его тачку никого посадить…

— Знаю, как не можешь…

— Ты была первой. Могла бы быть… С тебя что, убудет стать в его глазах на один вечер моей девушкой? На мою девушку Давыдов не наедет. Ну и покажешь ему заодно свои европейские права, чтобы он ключи не отобрал. Типа, эти-то точно не купленные. Лида, не молчи. Пожалуйста.

— Лидия Дмитриевна я для вас теперь и никак иначе, колченогий сударь. Ты где сидишь? Или лежишь?

— В «Теремке». Не проси взять тебе блинов. Меня тут с трудом приятель держит. Он отвезёт мою ногу в травму. Ну?

— Десять минут…

— Не торопись, — перебил безногий. — Давыдов через полчаса выйдет, не раньше… Фёдор Александрович его зовут. Не забудешь?

— Мне десять минут надо, чтобы переодеться и боевую раскраску снять. Потом ещё минут пятнадцать чапать до тебя. Забыла сказать, мы платья Леркины снимаем. Так вот, с меня последнее еще не сняли.

— Не проси помочь, — огрызнулся Хруслов на боль или на мои слова.

Они тоже были болезненными для его мужского самочувствия. Жаль все же, не самобичевания. Он не раскаялся, нет. Так что я права, более чем, в его отношениях со слабым полом. От Давыдова своего перенял. Только я и перед Фёдором Александровичем ноги раздвигать не собираюсь.

— Куда тебя послать? — хмыкнула я, понимая, что выбора он мне не оставил.

Куда не пошлю, а все равно встретимся на круглой земле и на Невском проспекте.

— Ты меня уже послала. Лида, пожалуйста, приходи быстрее. Я тут сдохну иначе…

— Не сдохнешь. А жаль… Тебе обезболивающее взять? От головы…

Но Шофер с ударением на первый слог отключился — явно, чтобы я не услышала, как он выматерился на боль и заодно на меня. Лера уже стояла рядом. Внимательно смотрела мне в глаза. Я вкратце передала реплики Виталика.

— Пошел поссать… Так вот и сказал. Авторская пунктуация сохранена. Охрененно, да?

Она для вида поржала и единолично постановила отправить меня прямо в своём коллекционном платье быков очаровывать. Нет, дядю Фёдора! Только чуть подтерла мне салфеткой помаду и тени под нижнем веком.

— У тебя скоро нимб будет светиться, добренькая ты наша, — заявила Лера. — Ну хоть ногу сломал… Бог не фраер, да? Так ведь говорят?

— Никогда не радуйся чужим несчастьям, а то пальцы ненароком пришьешь. Лучше удачи мне пожелай в гиблом деле выгораживания этого идиота перед его дядей Фёдором.

— Средства у нас есть, у нас ума не хватает… — заговорила Лера голосом кота Матроскина из Простоквашино. — А у нас с тобой наоробот. Ума палата, денег ни гроша. Ни су…