Устроившись в глубоком, обитом коричневой кожей кресле, Нарцисса некоторое время молчала, разглядывая кабинет модистки. Как здесь было уютно! Сквозь плотные тёмно-зелёные шторы не проникал свет, а стены с зелено-золотыми шелковыми обоями защищали от уличного шума и монотонного жужжания, доносящегося из цехов. Со стен смотрели портреты красивых женщин в элегантных платьях и шляпках с пышными перьями, а в камине потрескивал огонь.

Эржабет дождалась, когда за Луи закроется дверь, достала из ящика письменного стола сигарету и ловким движением воткнула её в длинный мундштук из слоновой кости. В воздухе поплыли сизые полосы дыма, и Нарцисса, не сдержавшись, чихнула.

— Итак, я тебя слушаю, — сказала мадам Пинкертон.

Госпожа Ливингстон взяла в руки фарфоровую чашку, смущённо сосредоточилась на осевших крупных чаинках и вкратце поведала модистке о встрече. О том, что Дрейк заставил раздеться, женщина предпочла умолчать. Одно только воспоминание о прикосновении горячих грубоватых пальцев к спине пробуждали странное неуместное волнение.

Мадам Пинкертон слушала не перебивая, изредка слегка кивая, безмолвно подбадривая собеседницу.

— Что ж, моя дорогая, — произнесла модистка, когда Нарцисса окончила свой рассказ, — прими мои самые искренние поздравления! Ты сорвала куш. Жирный такой, хоть и своеобразный.

Словно опомнившись, Нарцисса поставила на низенький столик чашку и поднесла руки к волосам.

— Вот, возвращаю, — она положила на стол шпильку с мелким красным камнем. — Если бы не Кристалл Драконьего Зова, Дрейк не согласился бы подписать документы.

Эржабет мягко улыбнулась и подтолкнула пальцами шпильку к собеседнице.

— Оставь себе. Она ещё пригодится. Козырный туз в рукаве никогда не бывает лишним. Особенно, если имеешь дело с таким мужчиной, как Дрейк.

— Он обозначил одно условие, — помолчав, призналась Нарцисса. — Я должна стать его любовницей.

— Оу! — отпив маленький глоток кофе, мадам Пинкертон неторопливо потушила сигарету в серебряной пепельнице и задумчиво провела пальцем по массивному подбородку. — Ну что ж… Такое бывает. Побочный эффект артефакта. Взывая к Дракону, ты взываешь к его инстинктам, первобытным чувствам. А ты прекрасно знаешь, что они всегда первичны. Натаниэль Дрейк — не просто потомок Чёрного Дракона. Он хозяин Драконьего Чертога и всех его семи городов, единственного места во всей Велирии, которое имеет право не подчиняться законам королевства.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Драконий Чертог является единственным местом, где может спрятаться любой, имеющий те или иные магические способности.

— Но у меня их нет! — Нарцисса с досадой всплеснула руками и окинула взглядом кабинет, будто силясь найти доказательства своих слов. — Почему все пытаются меня убедить в том, что не соответствует истине? Кто лучше знает меня: я или остальные?

Эржабет странно улыбнулась и кивнула. В синих глазах модистки промелькнула тень, но спорить она не стала.

— Попадёшь в Драконий Чертог, — и никакой де Виньи не будет страшен. Так что используй этот шанс. Тем более, — модистка указала взглядом на шпильку, — что Дракон полностью в твоей власти.

От слов Эржабет тянуло неприкрытым цинизмом, но в них была доля правды, и Нарцисса скрепя сердце признала её.

— Мне бы не хотелось становиться любовницей, — уже тише проговорила она. — Никогда не думала, что встану на этот путь. От одной мысли, что мне придётся с Дрейком спать, внутри всё переворачивается.

— Что ж, и этому тоже можно помочь, — Эржабет с шумом отодвинула ящик стола, и рядом со шпилькой лёг пузырёк из тёмно-зелёного стекла. — Южная белладонна и мятный ахмантус. Отличное средство. Десять капель за пятнадцать минут до сна. И если вдруг Дракону придёт в голову явиться неожиданно, то ты будешь к этому готова. А дальше… А дальше следуй за своим телом. Оно никогда не ошибается. И запомни, дитя моё, в женщине главное не внешность, не тряпки и даже не умение раздвигать ноги, а достоинство. Если ты будешь считать себя шлюхой, то и отношение к тебе будет соответствующее. Уважай себя, — и тогда никакая грязь к тебе не прилипнет. У тебя нет выбора: или жизнь, или твои принципы. Но помни, наступать на собственное горло и поступаться моралью можно с таким достоинством, которое не постичь даже королям.