- Здесь раньше музей был, - дед Степан указал на большой корпус, что уже стал рассыпаться по углам от старости, - В прошлом году закрыли его. Не рентабельно. От города далеко, а местные если и приезжают, то только цветочков нарвать, да побраконьерить. С этими у нас уже отдельный разговор выходит.

Я, слушая в пол уха деда Степана, прошла вдоль покосившейся ограды музея и остановилась возле пустого, наверняка поломанного фонтана.

- Здесь еще неподалеку есть заброшенный пансионат, - егерь указал в сторону удаляющейся бетонки, - Места-то здесь хорошие. От речки не далеко. Запустили все. Разворовали.

Есть в таких местах какая-то особенная атмосфера. Очень волнительно осматривать заброшенные места и представлять, что когда-то здесь кипела жизнь. Насколько же поменялись человеческие ценности, если то, что было востребованным еще тридцать-сорок лет назад, оказалось в запустении?

Я осторожно провела ладонью по гладкой разноцветной мозаике по бортам фонтана, собирая разросшийся мох. Удивительно, насколько природа быстро отвоевывает у человека, украденное им пространство. Еще несколько десятков лет и дикий плющ полностью укроет здание бывшего музея, а корни прорастающих деревьев разрушат фундамент.

Достав из рюкзака фотоаппарат, я сделала несколько снимков.

С детства люблю фотографировать. Раньше мечтала стать фотографом, но не сложилось. Родители всегда настаивали на получении достойной профессии, поэтому вместо того что бы заниматься творчеством, я вечерами зубрила план счетов бухгалтерского учета.

- Пошли дальше? – дед Степан кивнул на дорогу, уходящую в лес, - Буду показывать вам Ирочка нашу гордость.

Шли мы довольно долго по протоптанной годами тропинке.

- Нам сюда, - егерь сошел с тропинки и дальше мы уже шли по густой траве, сквозь которую проглядывала шелуха прошлогодних листьев.

Гордостью заповедника была старинная дубрава.

- Возраст этих дубов от ста до ста пятидесяти лет, - с гордостью произнес дед Степан, любовно поглаживая жесткую кору огромного необхватного дуба, крона которого высоко уходила в небо.

Я запрокинула голову, пытаясь вглядеться в макушку, и голова закружилась от странной полноты ощущений.

В душе поселилась странная эйфория, смешанная с вдохновением.

Фотоаппарат защелкал в моих руках. Я спешила запечатлеть невозможную, невероятную первобытную красоту этого места, яркость едва распустившихся листьев, теплоту волшебного майского солнца и даже жука, что проиграл битву с моими распущенными волосами.

- Ой, это ландыши?! – как ребенок, хлопая в ладоши, воскликнула я, заприметив маленькие беленькие колокольчики.

- Они самые, - кивнул Фёдор, который все это время со снисходительной улыбкой наблюдал за моим ребяческим восторгом.

- Степан Андреевич, можно букетик набрать?

- Конечно. Только не с корнем, - дал отмашку дед и повернулся к Фёдору, - Пойдем, я тебе покажу, какую бобры плотину на ручье соорудили. С осени за ними приглядываю.

Мужчины скрылись за деревьями, а я, собрав небольшой букетик ландышей, уселась на поваленное дерево и достала из рюкзака большое красивое яблоко, что дед Степан всучил мне со словами:

- На воздухе всегда есть охота.

Надкусила вкусное и сочное яблоко, громко и с наслаждением причавкивая при этом. Меня же пока никто не видит?

Яблочный сок, приятно кислит вкусовые рецепторы. Я, полупьяным от новых впечатлений взглядом, окидываю ландышевую поляну и замираю, услышав какое-то странное шуршание за спиной.

Медленно поворачиваюсь, и дикий визг застревает в горле.

Из-за зарослей дерна на меня смотрят две горящих точки – глаза дикого животного. Я такой плотоядный взгляд видела единожды – в итальянском ресторане Шерстяков жрал свою лазанью.