«Если однажды рядом с Петровичем окажется неисправная проводка и проскочит искра, – вспомнил я слова инженера Миши, – как минимум, разнесёт полбольницы». Если это случится сейчас, от нас с Петровичем не останется даже зубов.

Я провожаю Петровича. И заодно помогаю ему тащить его вещи: чемодан и пару сумок. Наконец мы вываливаемся из лифта: я – жёлто-зелёный, а он бодрый и не замолкающий ни на минуту. В огромном холле снуют множество людей: всё как всегда. Мы останавливаемся перед большой – во всю стену – картой автономного округа.

– Всё, – говорит Петрович. – Больничный закончился, а через неделю у меня отпуск. Сяду в машину – и попру на Землю.

«Землёй», как я понял, северяне называют те места, где почва – не сплошные болота и пески, как здесь в Тихом и его окрестностях, а нормальная земля, в которую можно «сажать картошку». Именно этим (непонятным для меня) сажанием картошки собирается заняться в своём непонятном отпуске Петрович.

– Я ещё по «зимнику» проскочить успею, – говорит он, смотря на карту, – а через пару недель постепенно растает всё на хер.

Как объяснил мне Петрович, сейчас дорога, связывающая Тихий с «землёй», – это просто укатанные замёрзшие болота. Как только температура воздуха поднимается, зимняя дорога – «зимник» – превращается в кашу. И всё. Покинуть эти места можно будет только по воздуху. Либо когда окончательно растают все реки – на пароме.

Но Петрович собирается «проскочить» по «зимнику», и все его мысли и разговоры крутятся вокруг этого. Тема для меня неинтересная, и слушаю я вполуха, озираясь по сторонам.

Потом он жмёт мне руку, и, навешав на себя сумки и подхватив чемодан, исчезает за стеклянными дверями: там его встречает сын на автомобиле. Люди снуют туда и обратно постоянно. Вот только что вошли, громко стукая о пол ботинками, стряхивают налипший снег два вахтовика-бурильщика. Они, перекинувшись парой слов с охраной, идут мимо меня к лифту. За ними остаются бело-мокрые следы – снег забился в протектор подошв и теперь вываливается при ходьбе маленькими кусочками.

Я наклоняюсь и сжимаю в ладони два белых быстро тающих квадратика. Холодные…

Смотрю на карту. Место, где паромы отправляются на «землю», – речной порт К-420. Второй пункт (прибытия) называется Тарко-Сале. Оттуда тянется жёлтая ниточка – дорога, вплетающаяся в паутину таких же нитей. Странные, ничего не говорящие мне названия. Я раскрываю ладонь: мокрая. Белых квадратиков нет. Скучно. Я иду к лифту. Скоро обед.

* * *

– Как это – не снятся сны? – Ярик явно удивлён. Он и Юра, в очередной раз скручивая «джойнт», пытаются поднять завесу над моим прошлым и задают множество вопросов. Например, что мне снится по ночам.

– Так это, – отвечаю я и поясняю, что сон для меня – лишённый смысла ритуал: вечером я закрываю глаза, а спустя секунду открываю их утром. Между этими двумя мгновениями не происходит абсолютно ничего.

– Как? СОВСЕМ ничего? – спрашивает теперь уже Юра.

– Ага, – не понимаю, что их так особенно удивляет. Мне всегда казалось: СОН – это и есть то, что со мной происходит.

– Да… Персонаж… – Ярик задумчиво почесал макушку и, прикурив самокрутку, отдал её Юре.

– Персонаж же стопудово, да? – Юра кивает в мою сторону, – только из какого фильма? Попроси его, он тебе о голосах в своей башке сейчас расскажет.

– Правда? Голоса? Чё говорят? – Ярик смотрит на меня недоверчиво. Самокрутка вернулась к нему.

– Шутка, – сказал я, – пошутил я так. Хотел посмотреть, что Юра делать будет.

– Ха! – Юра ухмыльнулся. – Если бы я в тот момент не был так занят, то сразу побежал бы вызывать реактивный самолёт из клиники Кащенко. Там такие клиенты всегда нужны. С голосами в башке…