Юра берёт под мышки коробки. Он спешит.

– А что она тебе говорила? И когда?

– Ну вот, только что… В лифте. Она сказала: «Хочешь меня поиметь?»

Юра останавливается.

– Что?

Я повторяю. Юра смотрит на мои губы. Потом ставит коробки на пол и подходит ближе:

– Она это сказала?

Я киваю.

– И ты это слышал?

Я снова киваю.

Какое-то время он молчит. Потом произносит:

– Слушай, друг. Я стоял рядом с тобой и слышал, как дышит человек в другом конце лифта. И я очень хорошо видел твою черноглазку.

Охранник зевает. Мимо нас проходят два электрика с огромной лестницей.

Юра:

– Как она могла сказать тебе хоть что-то, если всё время молчала?

Я:

–……???

Юра:

– Ты понял? Всё время молчала!

PAUSE

Только теперь я понял, что меня так смущало: её голос. Я не слышал её голоса.

Ушами.

Он раздавался в моей голове…

Холодок возле сердца (страх?).

Холодок в затылке (я слышу голоса?).

И покалывание в паху: я хочу?

PLAY

Я догнал её в одном из коридоров, которыми заканчивается вестибюль. Вернее не догнал: она стояла возле какого-то стенда со множеством карманов и что-то быстро писала в своей папке длинным чёрным карандашом.

Только что, по пути сюда, в голове сформировались нужные предложения и вот, увидев её, я не обнаружил их следа. Все буквы рассыпались, как взвод пехоты после удачного выстрела снайпера: командир валяется со снесённой черепной коробкой, а перепуганные бойцы рассредоточились в жидких остатках пшеницы. (Я скажу: «Привет. Да! Я хочу тебя трахнуть… нет, поиметь… Мда…»). Поняв, что говорить мне нечего, я остановился. Она пишет. Я стою как столб и смотрю на неё. Всё. Нужная информация перекочевала со стенда в папку, карандаш исчезает в специальном футляре. Сейчас она уйдёт.

Она поворачивает голову и видит меня. Опять отражения лампочек в зрачках? Судорожно сглатываю. Молчание. Мы смотрим друг на друга так пристально, будто играем в игру: кто первый моргнёт, тот проиграл.

– Привет, – говорю я, пытаясь отыскать в своей голове пять-шесть смелых бойцов, спрятавшихся в пшенице.

– Привет, – моргнув (проиграла?), отвечает она. И я понимаю, что голос её мне нравится.

(Что сказать? Что сказать? Что сказать? Что сказать?)

– Э-э-э… – я чувствую, что начинаю глупо улыбаться.

Она, молча, внимательно смотрит на меня.

– Да! Я хочу… – выдавливаю из себя.

Она медленно захлопывает папку. Опускает взгляд, защелкивает клапан и снова смотрит на меня:

– Это, очевидно, что-то должно означать?

Мысленно я начинаю колотить себя головой о ступеньки.

– Я спешу, – говорит она и, повернувшись, делает шаг. От меня. Я иду за ней.

– Говорят, ты ничего не помнишь о своём прошлом? – спрашивает она вдруг, не останавливаясь и не поворачивая головы. – Это правда?

– Да. Не помню… – вопрос неожиданный.

Мы останавливаемся у лифта. И она, нажав на клавишу вызова, поворачивается ко мне:

– Каково это?

Я пожимаю плечами. И вдруг чётко вижу: искорки в её глазах – никакое не отражение лампочек, это внутреннее электричество, разгорающееся от внутреннего реактора. Это то, что заставило её стиснуть папку так, что побелели костяшки пальцев. Она дрожит, и я это чувствую, потому что сам начинаю дрожать.

– Что… – она себя выдала: её голос сорвался, и она несколько раз быстро моргнула. Проиграла?

Абсолютно не помню, как мы оказались в лифте и кто из нас нажал кнопку «стоп». Мы буквально впиваемся друг в друга. Волна узнавания ситуации и себя в ней: с ошеломлением и интересом я наблюдаю за собой со стороны: моё тело знает! В доли секунды понимаю, КАК ИМЕННО ей хочется и, развернув спиной к себе, толкаю к стенке лифта. Когда я задираю халат, она начинает дрожать ещё сильнее…